Одиннадцать случаев…(Повесть)

— А нельзя ли вас, в масштабе сегодняшнего вечера, пригласить в кухню попить чаю? — Танюша была уже без фартука и косынки, в зеленоватой пушистой кофточке. — У меня есть ватрушка и варенье из айвы!

15 Наш бывший жених

— Ах, люблю я рано утром выйти в лес, паучок по паутинке вверх полез… Ну как, дорогая, пройдемся?

Пройтись я всегда была готова.

— А Танюша?

Танюша высунулась из окна кухни.

— Варенье на плите — раз! — начала она загибать пальцы. — Молочница придет — два! И тысяча мелочей — три!

Брат снимал дачу на берегу реки, она медленно текла, вся в песчаных отмелях. По утрам или в сумерки брат любил посидеть на берегу с удочками. Он говорил, что ему хорошо думается в это время.

Мы решили пойти в рощу. Мы шли по дороге, исхоженной и изъезженной велосипедами. Вот сейчас она свернет направо, но мы туда не пойдем. Еле заметной тропинкой, раздвигая молодые елочки, мы проберемся влево — и вдруг засияет перед нами вся белая, теплая на солнце березовая роща.

— А знаешь, я на днях был у Шурки! — сказал брат.

— У какого Шурки?

— У какого? У Дымского, у нашего бывшего жениха!

— Что это тебя к нему занесло?

— Разные причины. Ну, во-первых, меня тут, знаешь, осенило. Придумал одну великолепную штуку! На реке сидел с удочками. И очень хотелось с кем-нибудь об этом поговорить, а Шуркина дача тут недалеко, всего в трех километрах. И еще насчет клея. Ведь он до сих пор не работает. В институте он получил полное признание, он уже называется «наш клей», мы его все вместе усовершенствовали, директор козыряет им во всех отчетах… А в промышленность мы его никак не внедрим. Никто на заводах не хочет ломать план, заниматься чем-то новым, ведь это риск! И отговариваются какими-то обидными пустяками — процесс не доработан, вернуть автору для доработки. Или нет подходящего помещения, нет аппаратуры, еще что-нибудь… И я подумал: поговорю с Шуркой, кстати, и об этом — вдруг чем-нибудь поможет? Вот я и съездил к нему.

— Ну и как? — Я даже заволновалась.

— Что ж, я сделал свои выводы.

— Ну, рассказывай, рассказывай!

Брат рассказал обо всем по порядку.

Как ярко и белесо было здесь днем! Блестела под солнцем вода, светлели песчаные отмели, на них копошились дети, отражения кустов казались нарядной, затейливой рамой реки.

Начинались сумерки. Детей увели по домам, отмели постепенно лиловели и словно удлинялись, отражения кустов становились чернее, чернее…

Он сидел неподвижно на камне с веером из удочек. И сумерки словно погружали его на какое-то темное дно. И только над деревьями, на том берегу, еще светилась жизнь. И он все смотрел на это золотистое, постепенно мрачнеющее небо и ждал, когда совсем погаснет золотистый свет, и ему было немного страшно остаться без света, одному на темном дне. Но когда погасла над деревьями последняя светлая полоска, поднялись вечерние прибрежные запахи — пахло речной водой, и водорослями, и чуть-чуть рыбой. Нет, человек не был сейчас на дне — вокруг него шла своя жизнь, молчаливая, сумрачная, таинственная, в которой главным были запахи… И в нем самом что-то стало меняться, и вдруг возникло в его мозгу нечто пока еще неопределенное. Это не была идея, это было предчувствие идеи, но оно уже поселилось в нем и стало быстро облекаться плотью.

По маслянистому гудрону в тени дышащих смолой сосен неторопливо катился «Москвич», серый с темным пояском.

Ариан Николаевич Давлеканов ехал к своему старому приятелю Александру Евгеньевичу Дымскому поделиться с ним новой идеей, а также, может быть, попросить его совета, а то и помощи.

Улица Сосновая. Так. Дача № 3. Это здесь. Мотор заглох.

Какая тишина! «Академическая тишина!» — подумал Ариан Николаевич. За заборами дач — пышные огромные деревья, не видно никого, не слышно ни звука, только птицы поют.

За невысоким забором дачи № 3 сторожка с гаражом.

Что теперь делать? Если войти в калитку (запертую на щеколду) и начать открывать ворота, чтобы въехать на «Москвиче», из сторожки выйдет кто-то незнакомый и закричит: «Эй, гражданин, что вам надо?» Этого ему совсем не хотелось. И вообще ему стало как-то не по себе. Он вспомнил, как не любил ходить к Дымскому в школьные годы, когда в большой столовой мама-профессорша разливала чай и спрашивала об отметках, об экзаменах, а позднее о работе: «Над чем вы сейчас работаете?» Или просто: «Над чем вы сейчас?» И надо было ей объяснять то, что ее нисколько не интересовало и чего она не понимала.

Сейчас мамы-профессорши нет. Но есть жена-профессорша. Какая она? Ариан Николаевич не знал.

Прямо до того вдруг не захотелось на этот безмолвный, заросший огромными деревьями участок, хоть назад поворачивай!