Один выстрел во время войны

Здесь, в Раздельной, самым близким человеком становится Таня. Он хотел, чтобы она догадалась и пришла сюда. Проведала бы. Ничего от нее не нужно, просто пришла бы, и все. Павловский даже посмотрел на дорогу от поселка к мосту. Пусто. Вечером после ужина скажет ей, как он хотел видеть ее.

Думать о ней было тепло и сладко. Она, конечно, не заменит собою внимательную и заботливую бабушку. Но он и не хотел от Тани никакой заботы. Просто чтобы она была здесь, и все… Он уже укорял себя в том, что какая-то случайная девушка начинает вытеснять из его сердца близкого, дорогого человека. Вечером обязательно скажет об этом.

Павловский заулыбался. Он представил, как растеряется Таня от его слов, не сразу поймет, что это почти что объяснение в любви. Великое дело, что его, как специалиста, освободили по броне от армии. Иначе шагал бы он сейчас в далеких краях и не встретил бы Таню.

2

Вся река, скованная льдом и засыпанная снегом, от одной береговой опоры до другой превратилась в людской муравейник. Взвод красноармейцев долбил лед. Проруби получались широкими, как полыньи, с темной водой, плескавшейся у отвесных краев. Один взвод готовил строительный лес. Бойцы отбирали бревна одинаковой толщины и длины, затесывали, и тогда они походили на огромные заточенные карандаши. Остальные красноармейцы и рабочие строительно-восстановительного участка забивали эти сваи.

В одной из групп были Уласов, Петр, Дмитрий и рабочий мостопоезда Кваснин, сутулый парень с постоянно слюнявыми губами. Им дали массивный брусок железа — «бабу» — с приваренными дугообразными ручками. Петр ужаснулся вначале: неужели эту «бабу» можно поднять? Оказывается, можно.

Бревно опустили в полынью затесанным концом вниз. Оно вылезало вначале, словно не хотело оставаться в холодной воде, его приходилось удерживать да еще бить кувалдой по тупому верху, чтобы закрепилось немного в илистом грунте. Когда бревно успокоилось и строгой свечой встало в полынье, Федор Васильевич скомандовал:

— Взяли!

Все четверо вцепились в металлические ручки, подняли «бабу», дружно навесили ее над сваей.

— Р-р-раз!..

Гулкое бревно осело, не покачнувшись, будто оно всегда стояло на этом месте. От второго удара свеча еще глубже ушла в воду, потом словно замерла в одном положении, от ударов «бабы» уже не гудела, а только вздрагивала.

— Хватит, наверно, — сплюнул Кваснин.

Федор Васильевич подумал, не спуская глаз с бревна, достал из кармана складной солдатский ножик, наклонившись, прочертил бороздку по гладкой поверхности сваи. Черточка получилась чуть выше уровня воды.

— Взяли!

Опять массивная «баба» обрушилась на бревно негромко и тупо.

— Еще… р-раз!..

Во время короткого перекура Федор Васильевич встал на колени, чтобы лучше увидеть памятную бороздку. Отыскал ее на бревне, она уже была в воде и словно ломалась, находясь ниже хлюпающей переливающейся поверхности.

— Подается! — удовлетворенно поднялся он на ноги. — Добавим еще…

Еще раз подняли «бабу» и молча, уже без команды, били по распушившемуся от ударов концу сваи. Наконец Федор Васильевич уловил жесткое сопротивление бревна, во время удара брусок даже подпрыгивал над ним. Вот теперь хватит.

— Ну, передохнем малость.

Кваснин достал заготовленную заранее цигарку, задымил. Больше в группе никто не курил. Он решил позабавиться; избрал Петра, — молчаливый, с робким, даже стеснительным взглядом…

— А ты почему не дымишь?

— Мало ли почему, не курю, и все, — отвернулся от него Петр, взмокший от работы.

— Мама не велит…

— Хотя бы и мама! — уколола Петра насмешка Кваснина. Отошел подальше от этого слюнявого.

— Ясно… Даже постоять рядом не хочешь. Понятно… Котлеты отдельно, мухи отдельно…

— Да, мухи отдельно!

— О-о, какой ерш… Мы не таких видали!

Петр подскочил к Кваснину, вцепился в мокрый шарф на его тонкой шее.

— Ты чего задираешься?! Ты чего…

Шарф затягивался все туже и туже, Петр свирепел, глядя в тускнеющие, только что нахально смотревшие на него глаза сутулого Кваснина. Этот, слюнявый, был сильнее, но под неожиданным напором не сразу нашелся, как вырваться из цепких рук.

— Я т-те врежу… — прохрипел он.

Петра не испугала угроза, он уже не мог отойти, не ударив. Он и сам не знал, откуда взялось столько злости. То ли невзгоды накопили?..

К сцепившейся паре быстро подошел Дмитрий. Он коротко и жестко ткнул кулаком в бок Кваснина, тот ойкнул, повел глазами в сторону нечаянного боксера.

— А ну, выпусти! — приказал Дмитрий Петру. — Зачем тебе мазаться?

Тот разжал руки. Пальцы заныли от напряжения.

— Котлета… нашлась… — прерывисто дышал он.

— Да я с вами!.. — рукавицей вытирал губы Кваснин. — Да чтобы с вами… Да будьте вы прокляты!

Он повернулся и, припадая на ногу, пошел к опоре, где работали мостовики. Может быть, направился жаловаться, а может, вообще долой из группы.

— Замри-и! — вдогонку ему приказал Федор Васильевич.

В голосе — власть, сила. Кваснин остановился, взглянул на самозваного командира. Потоптался на месте, будто сбивая снег с валенок.

— Ну что?

— Не нукай, не запряг еще… Вернись сейчас же. Нарвался, ну и помалкивай…