Один в Берлине

— Раз показания получены, то они существуют, и на них мы ориентируемся. Как и почему они появились, не наше дело. Мы не психологи, мы полицейские и имеем дело с криминалом. Crimen, то есть по-немецки «преступление», Шрёдер, и только оно нас интересует. И если некто признает, что совершил преступление, нам до поры до времени этого достаточно. По крайней мере, я так считаю, а вы, Шрёдер, разделяете мою точку зрения?

— Безусловно, господин комиссар! — вскричал ассистент Шрёдер, точно испугавшись самой мысли, что может трактовать что-то иначе, нежели начальник. — Именно так я и думаю! Главное — бороться с преступлениями!

— Я не сомневался, — сказал комиссар Эшерих, поглаживая усы. — Мы, старые полицейские, всегда думаем одинаково. Знаете, Шрёдер, сейчас в нашей профессии много посторонних, но мы все-таки держимся заодно, и это дает нам определенные преимущества. Итак, Шрёдер, — изрек он, на сей раз сугубо официальным тоном, — вы сегодня же представите мне отчет об аресте Клуге и протокол с показаниями докторской помощницы и самого доктора. Ах да, правильно, с вами, Шрёдер, был еще унтер-офицер…

— Старший унтер-офицер Дубберке из здешнего участка…

— Не знаю его. Но пусть он тоже напишет отчет о побеге Клуге. Кратко, по-деловому, без лишней болтовни, никаких личных оценок, понятно, господин Шрёдер?

— Так точно, господин комиссар!

— Ладно, Шрёдер! Сдадите отчеты, и больше вам не придется работать по этому делу, ну разве что ответите на вопросы в суде или у нас в гестапо… — Он задумчиво смотрел на подчиненного. — Вы давно в ассистентах, господин Шрёдер?

— Три с половиной года уже, господин комиссар!

Во взгляде «легавого», устремленном на комиссара, сквозило трогательное волнение.

Но комиссар только обронил:

— Что ж, пожалуй, пора, — и вышел из участка.

На Принц-Альбрехтштрассе он незамедлительно попросил о встрече со своим непосредственным начальником, обергруппенфюрером СС Праллем. Ждать пришлось почти целый час; не то чтобы господин Пралль был очень занят, хотя нет, пожалуй, все-таки как раз очень занят. Эшерих слышал звон бокалов, хлопки пробок, смех и возгласы — очередной междусобойчик довольно высокого начальства. Приятная компания, выпивка, непринужденное веселье, отдых — ведь они тяжко трудились, мучая ближних и отправляя их на виселицу.

Комиссар ждал, не выказывая нетерпения, хотя в этот день ему предстояло еще много дел. Он знал, что такое начальство вообще и этот начальник в частности. Торопить бесполезно, хоть пол-Берлина гори огнем — если начальник желает напиться, то будет пить, и точка. Так-то вот!

Через часок Эшериха все-таки впустили. Кабинет с явственными следами попойки выглядел весьма расхристанно, как и сам и господин Пралль, побагровевший от арманьяка. Однако ж он благосклонно сказал:

— Прошу, Эшерих! Налейте себе бокальчик! Плоды нашей победы над Францией: настоящий арманьяк, в десять раз лучше коньяка. В десять? В сто! Почему вы не пьете?

— Извините, господин обергруппенфюрер, у меня сегодня еще масса дел, нужна ясная голова. Кстати, я уже отвык от выпивки.

— Да бросьте, отвык! Ясная голова, пустые отговорки! На что вам ясная голова? Поручите свою работу кому-нибудь другому, а сами хорошенько выспитесь. За нашего фюрера, Эшерих!

Эшерих выпил — иначе нельзя. Выпил и второй раз, и третий, думая о том, до какой степени компания плюс спиртное меняют человека. Обычно Пралль был очень даже ничего, и вполовину не такой мерзавец, как сотни других черномундирников, что кишат вокруг. Обычно Пралль слегка тушевался, ведь, по его собственным словам, его сюда «командировали», и он далеко не всегда и не во всем чувствовал себя вполне уверенно.

Однако под влиянием сотоварищей и спиртного становился таким же, как они: непредсказуемым, жестоким, вспыльчивым и готовым тотчас искоренить любое инакомыслие, даже самое пустяковое, вроде другого взгляда на распитие шнапса. Откажись Эшерих выпить, и пиши пропало, все равно как если бы он упустил закоренелого преступника. Да по сути, отказ еще непростительнее, ведь то, что подчиненный пьет не так много и не так часто, как хочется начальнику, граничит с личным оскорблением.

Вот почему Эшерих чокался и пил, чокался и пил.

— Ну, как дела, Эшерих? — наконец спросил Пралль, цепляясь за стол и пытаясь из-за него подняться. — Что у вас там?

— Протокол, — ответил Эшерих. — Составленный лично мной по делу Домового. Будет еще несколько отчетов и протоколов, но этот самый важный. Прошу, господин обергруппенфюрер.

— Домовой? — переспросил Пралль, усиленно соображая. — А-а, тот, с открытками. Стало быть, Эшерих, придумали что-то, как я приказал?

— Так точно, господин обергруппенфюрер. Не желаете ли прочитать протокол, господин обергруппенфюрер?

— Прочитать? Не-ет, не сейчас. Попозже, пожалуй. Зачитайте-ка его вслух, Эшерих!

Однако после первых трех фраз он прервал чтение:

— Давайте еще по одной. Ваше здоровье, Эшерих! Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, господин обергруппенфюрер!

Осушив свой бокал, Эшерих продолжил чтение.