Один среди «тигров»

Женщина рыдала, тыча пальцем в сторону раненого, и тут Семен испугался. В какой-то миг ему показалось, что этот немецкий мальчишка очень похож на Оксану. А значит, на его сына. Танкист затряс головой, сжал ее руками и со стоном прислонился к бревенчатой стене.

– Сенечка, всем святым заклинаю! – билась в истерике женщина. – А вдруг мой сыночек, или твой… Вот так же где-то… И их никто не пожалел! Или, наоборот, там тоже кто-нибудь их согрел, приласкал в страшную минуту, попытался спасти. Вдруг там тоже есть какая-нибудь женщина, которая их приютила? Страшно думать, как наши дети умирают на войне, страшно, Сеня!

Бабенко сполз по стене вниз, опустился на пол и сжал голову руками. Ему не хотелось ничего слышать, видеть, чувствовать. Его охватили страх и боль. А еще паника от собственного бессилия изменить что-то в своей жизни прямо с того момента, когда в ней появилась Оксана. Глупо, глупо, нелепо!

«А вдруг он не погиб? Может, он в плену или ранен, лежит у кого-нибудь. И сын Анны, может, не погиб, его кто-нибудь согревает, выхаживает. Кому-то я тогда вот так же упаду в ноги за то, что он спас моего сына!»

Семен поднял голову. На полу лежит обессиленная плачущая женщина. Перепуганный немецкий мальчишка вжался в стену и смотрит с мольбой на страшного мужчину, который чуть не убил его. Или все же убьет?

– Хватит, Аня, – тихо сказал Бабенко. – Не трону я его… Значит, ты нашла его в огороде?

– Да. – Женщина поднялась, села рядом с Семеном, тоже прижавшись спиной к стене. – Бой был, наши их гнали. Мы попрятались – кто в сараях, кто в лес убежал. В погребах побоялись прятаться, думали, кинут гранату, и не станет никого.

– А потом?

– Потом наши пронеслись на танках с криком «ура». Трупы повсюду валялись, страшно было. На следующий день приехала похоронная команда. В несколько воронок постаскивали немцев, забросали землей, кол вбили и нашему деду Архипу наказали запомнить место. А наших солдатиков на машины погрузили и отвезли на яр к реке. Там соорудили братскую могилку для них. Воткнули красную звезду.

– А этот?

– Я в огород вышла утром, а он тут – к заборчику привалился и плачет. Я как лицо его увидела, обомлела. Потом, конечно, поняла – форма чужая, говорит на их языке. Но сердце материнское, Сеня, навсегда ведь материнским остается. Вам, мужикам, не понять.

– Понять. – Он повернул голову и посмотрел на немца. – Как его зовут?

– Ганс. Я его Геной стала звать. Страшно ему, боится смерти. Ему годков-то всего восемнадцать. Гитлер взял его в армию и послал сюда. Я слышала, наши солдатики говорили, что среди убитых было много мальчишек. Совсем молоденьких набрали и отправили на убой сюда.

– Что, Ганс, жить хочется? – задал вопрос, ни к кому не обращаясь, Бабенко. – Конечно, хочется. Всем хочется. А за свои поступки отвечать не хочется. На жалость надеемся, на везение. А везения не бывает, во всем есть закономерность. Есть такой закон, Аня, – закон причинно-следственной связи. Как спел, так и поел. Это мне один уличный музыкант одесский так говорил.

Они сидел до ночи в бане и разговаривали. Какие-то русские слова Ганс понимал – успел набраться от Анны. Семен знал пару немецких слов. Кое-что понимала и Анна, которая когда-то преподавала немецкий язык в школе. Выучила по учебнику и стала преподавать – не хватало учителей.

Ганс говорил, что не хотел воевать, не хотел на войну. Но отказаться было нельзя, иначе его семья могла попасть в концлагерь как неблагонадежная. И самого его могли осудить. Соседи, свято верившие в гений фюрера, тоже осудили бы, даже заявили бы в гестапо.

Чем больше смотрел на раненого Бабенко, тем сильнее он осознавал, что смотрит на мир слишком узко. Узость в его мышлении появилась за годы войны. А ведь, кроме сторонников и врагов, есть еще много людей с разными судьбами, живущих в разных обстоятельствах. Кроме черного и белого цветов, есть и другие. Раньше, в мирное время, он это хорошо понимал, но когда общее горе затмило глаза, за черным и белым они перестали видеть остальное. А ведь знал Семен Бабенко, что в Германии проживает множество людей, не одобряющих нацизм и выступающих против Гитлера. И там почти полмиллиона коммунистов. Не вся Германия – зло, не все немцы – враги. Есть и обманутые люди, и боящиеся. Есть еще те, кто живет так, словно плывет по течению – привыкли, что за них думают и решают другие.

– Вот что, Анна. – Бабенко положил свою руку на мокрую от слез руку хозяйки. – Не дело ему тут лежать. Сейчас никто не знает, а что будет потом? Подлечила парня – и то хорошо, долг свой материнский выполнила. Пусть выйдет на дорогу и сдастся первому же военному, которого встретит. Там много машин проезжает, и начальство бывает. Окруженец, мальчишка, что с него взять? А здесь ненароком и убить могут, когда поймут, что он прячется. А с тобой что будет?

– Ты-то словечко замолвишь? – безразличным тоном спросила Анна.

– Заступлюсь, объясню, не сомневайся. Придумаем что-нибудь вместе с товарищами. Скажем, не было возможности сразу сдать его, вот и ждали, когда немец будет чувствовать себя получше.