«Как было бы хорошо, если бы это был последний взрыв на моей земле, последняя схватка, – думал лейтенант. – Тихо так. И спокойно. Небо голубое, как в детстве. Жаворонок вон, в вышине. Сколько же еще воевать? Сколько еще надо убить врагов, чтобы очистить землю?»
Бабенко сидел на завалинке и с грустью смотрел на дорогу. На плечи был накинут чей-то старый пиджак. Когда «Зверобой» остановился возле забора, механик-водитель вскочил на ноги, замахал руками и заулыбался так, будто случилось самое большое счастье в его жизни.
– Ребята, все в порядке? Как вы?
– Слушай, курортник, – Логунов улыбнулся в ответ, – тебе не кажется, что ты здесь поправился килограммов на пять? Кормили, видать, хорошо тебя?
Соколов выбрался из танка через передний люк, бросил на сиденье шлемофон и подошел к Бабенко.
– У нас все хорошо, Семен Михайлович, – улыбнулся он сдержанно и немного устало. – Мы уничтожили те танки. Приказ выполнен.
– Трудно было? – вкрадчиво и с виноватым видом спросил Бабенко.
– Нормально, нам ребята помогли. И вообще – мы же на своей земле. А они бегали, как зайцы. Вы-то здесь как, Семен Михайлович? Нога заживает?
– Ей-богу, товарищ лейтенант, заживет не сегодня завтра! Вы меня только заберите отсюда, не могу я больше!
– Чего-о-о? – осклабился сверху Логунов. – Нашкодил ты здесь, Семен? Ну-ка, признавайся!
– И все-то ты, Вася, об одном думаешь. – Бабенко нахмурился и покраснел. – Знаешь, как мне стыдно было, что я валялся, а вы воевали? Врагу не пожелаешь!
– Не обижала она тебя? – уже серьезно спросил Логунов.
– Она хорошая! – встал в позу Бабенко. – Только очень несчастная. Муж у нее погиб на Дальнем Востоке, и сын в сорок первом. Понимать надо, что значит остаться в одиночестве в пустом доме.
Неожиданно из дома вышла Анна Вячеславовна. Она несла узелок и стопку чистого выстиранного нижнего белья Бабенко.
– Возьми, Сеня, – тихо сказала женщина. – Не сердись на меня. Спасибо тебе за доброту, за заботу и ласку. Помни наших сыновей – своего и моего. А захочешь увидеться после войны – моя дверь всегда открыта для тебя.
Она постояла немного, а потом несмело поцеловала Бабенко в щеку, повернулась и пошла к дому. Товарищи смотрели на механика-водителя, и никто не улыбался. Все уже знали историю о его сыне. И все догадались, что в этом произошло что-то личное, а над этим не смеются. И хорошо, что Семен Михайлович отдохнул. Потому что сколько еще будет впереди огня, горя и боли, кто знает?