Один среди «тигров»

Пообедав, Бабенко перебрался, прыгая на одной ноге, на свою лежанку и попытался задремать. Но сон не шел. Снова мучили мысли о своем «Зверобое», об экипаже, о молодом ротном командире. Семен Михайлович представлял, как сейчас сражается танк. «И ведь справятся! – уверенно подумал бывший инженер. – Конечно, справятся! Сколько мы уже вместе – сроднились, как пять пальцев в кулаке, с полуслова друг друга понимаем и знаем друг о друге все. И о девушке Оле, оставшейся в Белоруссии, в которую влюблен лейтенант. И о Людмиле, погибшей во время авианалета в прошлом году. А какая красивая любовь была у Руслана с ней! Руслан и Людмила!.. А студентка, будущая певица, за которой ухаживал Коля Бочкин?»

И снова мысли вернулись к хозяйке дома. «Это что получается, что и у меня зазноба появилась?» – улыбнулся Бабенко. Но тут же в сердце неприятно кольнуло. Куда она ходит? К кому? И второй вопрос мучил больше, чем первый. Не может же такого быть, чтобы женщина поддерживала отношения сразу с двумя мужчинами! Но что, если… Что, если все сложнее? Может, у нее там муж, которого она не может бросить? Который на любовь в «этом» смысле уже не способен, а она еще женщина не старая…

– Да черт меня возьми! – Бабенко вскочил с постели и ойкнул, задев незажившей ногой край печки. – Мужик я или тряпка?! Вот поэтому и не женат до сих пор, что мямлю и мучаюсь! А надо просто сделать решительный шаг. Пойти и посмотреть, к кому она ходит. Женщины любят решительных.

Эта фраза, вычитанная когда-то в книжке зарубежного автора, вспомнилась и показалась Бабенко как нельзя более уместной в его ситуации. Взяв черенок от лопаты, который он использовал при ходьбе, опираясь на него, Бабенко отправился на улицу. Анны не было видно, и он решительно двинулся к баньке, осторожно ступая по траве. Возле баньки он снова остановился и оглянулся на огород и двор дома. Никого. И тут Бабенко понял, что откровенно «тянет резину». Опять нерешительность, опасение, что он увидит или узнает что-нибудь неудобное, неприятное для себя, что разорвет так приятно складывающиеся отношения с Анной Вячеславовной.

Бабенко потянул дверь за деревянную ручку. Скрипнули старые петли. В предбаннике через запыленное стекло он увидел старые ведра, сломанную лопату и прочий хлам. Тут же – дверь в помывочную. «Отступать нельзя! Если идти, так идти до конца». Танкист открыл вторую дверь.

– Анхель? – послышался мужской голос.

Бабенко резко повернулся и заскрипел зубами от боли в ноге. Слева от двери, на лавке, на старом драном тулупе, укрытый лоскутным одеялом, лежал молодой мужчина с бледным лицом – совсем еще парень. Бинты стягивали его грудь и плечо, на лице – несколько глубоких ссадин. Чужим ненавистным языком, по-немецки, он произнес:

– Wer sind sie, soldat? Tötet mich nicht! Ich bin verletzt! (Кто ты, солдат? Не убивай меня! Я ранен!)

Семен Михайлович аж задохнулся от неожиданности и нахлынувшей ненависти. Как так?! Этот парень здесь лежит, перевязанный, а сын Бабенко – в могиле вместе с другими! Он мертв, а этот жив? Он ведь один из тех, кто пришел на нашу землю, чтобы убивать! «Может, он и убил моего сына!» – в бешенстве подумал танкист.

– Ах ты, немчура проклятая! – закричал Бабенко, не помня себя. – Тварь фашистская!

Рыча от боли в ноге, схватив черенок лопаты, танкист ринулся к лавке. Бабенко хотелось бить, бить и бить по этому заботливо перевязанному бинтами телу. Бить до тех пор, пока оно не превратится в кровавое месиво, как тела тех фашистов, которые попадали ему под танковые гусеницы. С истошным криком, полным ненависти, боли и сострадания к собственному убитому фашистами на войне сыну, Бабенко ударил парня. Но больная нога подвела его, он пошатнулся, черенок зацепился за низкий потолок и лишь слегка задел руку раненого. Немец кричал и плакал, отодвигаясь к стене, пытаясь встать. Бабенко толкнул его назад и снова замахнулся.

Чья-то сильная рука схватила его за запястье. Да так сильно, что он не смог вырваться. В уши ударил тонкий женский крик:

– Сеня, не надо! Хватит, хватит убивать!

– Что? – Бабенко обернулся. Горящие глаза были полны ненависти. – А как же твой сын, Анна? Они твоего сына убили, моего тоже убили! Сколько они убили наших людей! Это же твари, нелюди!!!

– Нет, Сенечка, нет! – Женщина внезапно упала ему в ноги, вцепилась мертвой хваткой в руки и стала целовать их, заливая горячими слезами. – Сеня, он мальчик еще совсем, мальчик! Он на моего сына похож. Я испугалась, когда нашла его в огороде, подумала, что мой сыночек израненный обратно к маме приполз. Сеня, у него тоже есть мама, его тоже ждут! Не все они выродки, он еще ребенок!

Бабенко пытался вырвать руки, но Анна волочилась за ним по пыльному полу, причитала и смотрела безумными глазами, полными мольбы. Когда ему удалось наконец освободить руку, она схватила его за колени, стала целовать теперь их, вцепилась, как стальными клещами. Ненависть постепенно стала угасать, сменяясь жалостью к этой обезумевшей женщине, с которым его роднила не только постель, но и горе.