Один шаг

У хозяина избы, безбородого и тощего Потапа — сторожа на рыбозаводе, к тому времени ощенилась сука Зорька. Всю зиму Потап ездил на ней в магазин за водкой или нарубить тальник: запрягал в маленькие, почти игрушечные санки и с гиканьем вскакивал на них на ходу.

Теперь Зорька лежала в холодных сенях. Обычно это была мирная, добродушная собака, но, ставши матерью, она нервничала и зло рычала на проходящих.

Потап беззлобно пхнул ее в живот и, прищурив и без того узкие глаза, стал с интересом рассматривать потомство. Носком обутой в кисы ноги он отковыривал от суки одного за другим слепых щенков, брал их за шкирки, рассматривал и тут же выносил приговор — кого оставить у себя, кого продать, а кого бросить в реку, благо она разлилась и не надо идти далеко к проруби, откуда зимой брали на питье воду.

— Однако собачку утопить нужно, — сказал Потап, поднося к слезящимся глазам беспомощного белого щенка с черными пятнышками на ушах и хвосте. — Совсем плохой собачка. Выжить сам не сумеет. Все равно помрет.

— А ты откуда знаешь, что помрет? — заинтересовался Николай Григорьевич Боровиков, буровой мастер отряда. Он поднял на Потапа большую, заросшую седыми волосами голову и уставился любопытными глазами.

— Потап много лет живет, он все знает, — с достоинством ответил Потап, имевший привычку говорить о себе в третьем лице. — Потопить собачку надо.

Не откладывая дела в долгий ящик, он уже собрался засунуть щенка в мешок, когда Николай Григорьевич остановил его.

— Зачем топить, лучше нам отдай. Пригодится в отряде.

Узкие глазки Потапа загорелись хитрым огоньком. Он отбросил капюшон малицы и почесал пятерней давно не стриженный затылок.

— Если тебе нужна собачка, зачем тогда даром отдавать. Продавать буду. — Он весело рассмеялся, показывая тронутые желтизной зубы.

— Вот тебе и на! — удивился мастер. — То утопить хочешь, то деньги просишь.

— Зачем деньги, — хитро подмигнул Потап, — давай пол-литра спирту, денег не надо будет.

Спирт в поселке за зиму весь выпили, а весенних товаров еще не завозили, но в продовольственном запасе, который брали с собой в тундру буровики, хранилось несколько бутылок с огненной жидкостью. Их берегли на какой-то крайний случай — если кто заболеет или простынет, выкупавшись при переправе в ледяной воде.

— Ну как, ребята, берем пса? — обратился Николай Григорьевич к товарищам по отряду.

— А на кой бес он нам сдался? — позевывая, лениво сказал Николай Николаевич, помощник мастера с писательской фамилией Лесков. Когда он зевал, большой кадык его вяло шевелился под выдубленной пергаментной кожей. — Еще спирт тратить, лучше самим выпить. — Не поворачивая головы, он скосил глаз в сторону беспомощного щенка и тонко со свистом сплюнул.

— Так… Один, значит, против… А ты что скажешь, Саня?

— С собакой чесать по тундре весельше. Честно, — неожиданно ответил Саня, сквернослов и забулдыга.

Это был веселый, тощий, всегда небритый мужчина, лет за сорок, с маленькой головой, венчавшей нескладную сутулую фигуру.

— Конечно, веселей с собакой, — поддержала Саню радистка Валя, единственная в экспедиции женщина, которая не могла скрыть свой возраст: год ее рождения был предательски вытатуирован на запястье правой руки.

— Тут, мил человек, обмерковать надо, что к чему, — веско протянул еще один Николай, по отчеству Иванович.

Так как в отряде сошлись три человека с одним и тем же именем, то их для сокращения звали иногда по номерам, как царей: Николая Григорьевича — Николаем Первым, Николая Николаевича — Вторым и Николая Ивановича — Третьим. Николай Третий был мужчина уже в возрасте, расчетливый, степенный, с короткими рыжеватыми усами, росту невысокого и плотный в теле. В буровом отряде он, как и Саня, числился рабочим.

— А твое мнение? — Николай Григорьевич обратился к трактористу Иреку, острому на словцо татарину.

Ирек любил поговорить, поддеть кого-либо, но сейчас только блеснул смородинными быстрыми глазами и согласно кивнул в ответ. Он брился перед осколком зеркальца и надувал впалые иссиня-черные щеки.

— Ну ладно, — сказал Боровиков, подумав. — Всегда брали с собой животное, возьмем и сейчас.

По праву старшего, возглавлявшего этот маленький коллектив, он принял решение: вскрыл ящик, в котором лежали самые ценные продукты, и достал бутылку спирта.

Так в буровом отряде номер два, обслуживавшем поисковую партию геологов, появился щенок, которому дали человечье имя Ванька.

Как жил Ванька последние три месяца я не знал, потому что через несколько дней после его покупки уехал к рыбакам на Ямал, оттуда к оленеводам, гнавшим стада на север, потом к зимовщикам на берегу Карского моря. У меня была одна цель — смотреть, слушать, запоминать, чтобы потом, вернувшись домой, написать обо всем виденном.

О Ваньке, сказать по совести, я забыл в суматохе кочевой жизни. Но когда, подлетая к лагерю, увидел бестолково снующего между палатками белого пса, то сразу же вспомнил поселок на берегу Обской губы, странный торг с Потапом и немощного, обреченного щенка, чья жизнь была куплена за бутылку спирта.