Тем временем слух неумолимо ослабевал. Происходило это постепенно, и композитор еще мог играть роль рассеянного, но вечное притворство тяготило его.
Он снова и снова поверяет свое горе роялю. Тот никогда не обманывает его. Не делает вид, что глухой на самом деле не глух. Он говорит ему ужасающую правду. Количество тонов, доступных его слуху, все уменьшается. Высоких он уже не слышит, низкие еще доступны ему, да и то требуется сильный удар по клавишам.
Но придет день, когда не помогут уже и сильные удары пальцев. Это будет смертный день Людвига ван Бетховена — музыканта.
Таков лик дьявола, травившего страдальца днем и ночью! Бетховен — этот поразительный сплав силы и отваги — готов был согнуться!
Его снедает подозрительность, свойственная каждому, утратившему слух. Ему постоянно кажется, что люди говорят о нем насмешливо и недружелюбно, даром что это близкие ему люди. Они смеются, а он не знает почему. Говорят с печалью, но о чем?
Душа глухого мечется в потемках, п ей всюду мерещатся чудовища.
…А жизнь между тем посылала ему все новые испытания. Сколько надежд питал он на публичное исполнение «Героической» симфонии. И какое разочарование постигло его!
В апреле 1805 года на утреннем концерте в новом музыкальном зале прозвучала «Героическая» симфония — это было ее первое публичное исполнение. Публика разделилась на три части. Самую маленькую составляли друзья Бетховена, горячо рукоплескавшие. Другая часть колебалась и не могла прийти к мнению, хорошо это или плохо.
Большая часть слушателей была не удовлетворена: разве это музыка? Это невыносимо длинная и грубая симфония! Если бы все инструменты не грохотали так, что стены того и гляди могли рухнуть, можно было бы уснуть.
— Дам крейцер, чтобы все это прекратилось! — раздался в мучительной тишине чей-то голос с галерки.
В зале рассмеялись. Значит, они довольны выходкой?
И Бетховен это слышал — он стоял в эту минуту перед оркестром с дирижерской палочкой в руке, готовый приступить к исполнению второй части.
Там наверху, на дешевых местах, сидел венский люд. И никого из них не воодушевили звуки песни, которая славила революцию!
Он уходил домой с опущенной головой.
Что же это такое? Человек из народа обещает крейцер, чтобы скверная музыка наконец умолкла!
Нет, мой слушатель с галерки, этого несчастного крейцера не потребуется! Природа позаботилась об этом. Глухота отбросит его от музыки. До каких пор судьба будет играть с ним, как кошка с пойманной мышью? То обещать ему жизнь, то грозить смертью… Ах, если бы была у него близкая душа, которая делила бы с ним радость и горе!
…Он поднялся, достал свой дневник. Кроме фортепьяно, у него был еще один друг. Неодушевленный и потому неизменно верный. Бетховен всегда обращался к дневнику, когда его сердце нуждалось в ком-нибудь, кому можно было излить душу до конца.
Он обмакнул перо и написал слова, дышащие горечью:
«Только любовь — да, только она может сделать мою жизнь счастливой. Боже, помоги мне! Сделай так, чтобы я наконец нашел ту, которая сделает меня счастливым и будет моей навсегда!»
Бетховен побывал там уже не раз. Он не любил удаляться от своей городской квартиры, но ведь от Пресбурга[7], а из Пресбурга так легко можно добраться до Коромпы. Правда, некоторое время Бетховен избегал этих мест — здесь раздавался некогда нежный голос Джульетты, но он пережил свою утрату и теперь иногда снова навещал степное поместье.
Он укрылся там весной 1806 года от туч, затянувших небо над Веной. Многое случилось за эти десять месяцев под крышами веселого города на Дунае!
В середине лета император Франц затеял новую войну против Франции. За последние десять лет это была уже четвертая война. Паяц, сидящий на троне, сам предсказал свою судьбу: «Это будет разгром!»
Он предугадал правильно. Суровую трепку он получил раньше, чем предполагал. Наполеон стремительно вторгся в немецкие земли. Потом повернул к Вене и занял ее. Преследовал отступающую австрийскую армию вплоть до Моравии и в начале декабря 1805 года разгромил русско-австрийскую армию у Аустерлица.
Для Бетховена этот роковой год был не менее тяжелым, чем для всей Австрии. И его преследовали поражения одно за другим. Провал «Героической» симфонии во время первого публичного исполнения был только прелюдией к более горькому разочарованию, постигшему его в ноябре.
Венский театр увидел наконец представление оперы «Фиделио». Она создавалась долго и трудно, но провалилась сразу и окончательно.
Время для постановки было как нельзя более неподходящим. Вену наводнили войска Наполеона, мало кто из коренных венцев отважился ходить в театр. Богатая венская знать выехала в свои именья, а горожане предпочитали сидеть по домам. В зале сидели преимущественно французы, а на второе и третье представления и тех почти не осталось. Зал был полупустым. Никого не влекло на «Фнделио».