— Закрылся. В прошлом месяце. Мануэль исправно хозяйничал в нем на протяжении тридцати шести лет. Но годы берут свое, сил стало мало, и ему пришлось продать магазин.
— Жаль, что так случилось.
Отец махнул рукой:
— Да ладно… То, что всем наплевать на традиции, давно известно. Между прочим, я затеял этот никчемный разговор только потому, что немного волнуюсь. Элоиза сказала, ты как-то странно говорил с ней по телефону. — Отец понизил голос до шепота: — У тебя все нормально?
— Да, все хорошо.
— Может, тебе нужны деньги или еще что-нибудь?
— Спасибо за предложение, отец, но деньги мне не нужны.
— Но ведь у тебя что-то случилось, не так ли?
Майрон решил не тянуть резину и сразу взять быка за рога.
— Ты знаком с Артуром Брэдфордом?
Лицо отца помертвело, он начал суетливо переставлять стоявшие перед ним на столе предметы, в частности семейные фотографии, уделив повышенное внимание снимку с изображением Майрона, державшего в руках кубок Национальной коллегиальной атлетической ассоциации, который «Дьюки» получили благодаря его усилиям. На столе, помимо всего прочего, находилась пустая коробка от пончиков «Донатс». Отец, расставив фотографии в новом порядке, взял коробку и швырнул в пластиковое ведерко для мусора. Наконец он произнес:
— С какой стати ты об этом спрашиваешь?
— Впутался в одно малоприятное дело.
— И к этому делу причастен Артур Брэдфорд, так?
— Что-то вроде этого.
— Если впутался — выпутывайся. И побыстрее.
Отец схватил кофейную чашку из «набора путешественника», стоявшую на столе, быстро поднес ее к губам и также быстро отставил: кофе в чашке не оказалось.
— Брэдфорд предложил мне расспросить тебя о нем, — сказал Майрон. — О нем и еще об одном парне, который на него работает.
Отец опустил глаза и некоторое время разглядывал поверхность стола.
— Этого парня, случайно, не Сэм Ричардс зовут? — тихо спросил он. — Неужели все еще жив?
— Живехонек.
— О Господи…
В комнате повисло тягостное молчание. Через некоторое время Майрон нарушил его, задав отцу новый вопрос:
— Как ты с ними познакомился?
Отец выдвинул ящик письменного стола и принялся что-то в нем искать. Так и не обнаружив нужную вещь, поднял голову и крикнул:
— Элоиза!
В ту же секунду его секретарша открыла дверь и застыла в дверном проеме.
— Где у нас тайленол? — осведомился отец.
— В нижнем ящике правой тумбы. Слева, ближе к задней стенке, под коробкой с резиновыми колечками. — Элоиза повернулась к Майрону. — «Йо-хо» хочешь?
— Еще как! — Поразительно! У нее имелся в запасе фруктовый нектар «Йо-хо». Хотя в последний раз Майрон пил этот нектар в офисе отца лет десять назад, Элоиза продолжала регулярно покупать и ставить в холодильник его любимый напиток. На всякий случай. Между тем отец нашел флакончик с тайленолом и начал откручивать крышку. Элоиза, убедившись, что все в порядке, вышла и закрыла за собой дверь.
— Я тебе никогда не лгал, — сказал отец.
— Знаю.
— Просто пытался тебя защитить. Это, знаешь ли, входит в обязанности родителей. Когда они видят, что опасность приближается, то становятся перед своим чадом, чтобы принять удар на себя.
— Ну, этот удар принять на себя тебе не удастся, — сказал Майрон.
Отец задумчиво кивнул.
— Только мне от этого не легче.
— Все будет хорошо, — сказал Майрон. — Просто я должен знать, с кем мне предстоит вступить в конфронтацию.
— Тебе придется вступить в конфронтацию с воплощенным злом. — Отец вытряхнул из флакончика на ладонь пару таблеток тайленола и проглотил их, даже не удосужившись запить водой. — С очень жестокими людьми, лишенными даже зачатков жалости и чувства порядочности.
Вернулась Элоиза и принесла «Йо-хо». Мельком взглянув на лица отца и сына, она неслышно удалилась, не сказав ни слова. Откуда-то из глубины склада доносилось бибиканье автопогрузчика, предупреждавшего о том, что он собирается подавать назад.
— Это случилось через год или чуть больше после окончания расовых волнений, — начал отец. — Ты еще слишком молод и вряд ли помнишь те события, но тогда бунты, разного рода митинги протеста и выступления, включая вооруженные, рассекли город на части. И эта рана не зажила до сих пор. Иногда мне кажется, что она даже стала глубже. Это как бракованное изделие. — Он указал на штабеля тюков и ящиков, видневшихся сквозь стеклянную стену. — Изделие начинает рваться по шву, и если не обращать на это внимания, оно будет рваться дальше, а когда разорвется полностью, изделие развалится на части. Таков нынче Ньюарк. Город, разорванный по шву.