Один

Трамп стал вызывать гораздо больше насмешек и гораздо больше горьких насмешек в кругах университетской Америки. Я ездил в Ирвайн в местный университет на конференцию «Who We Are?» — такой вопрос, который чаще всего повторял Обама, в публичных выступлениях около ста раз: «Кто мы есть собственно, наконец?» И самооценка, мне кажется, стала гораздо более жесткой. Думаю, что разочарование очень сильное. Это разочарование не столько в Трампе, как ни странно, сколько в Америке в целом, потому что Трамп сам по себе еще не болезнь, Трамп — проявление болезни. Очень много абсурда государственного, о котором мы уже говорили, очень много глупостей, очень много кризисов внутренних. Но надо сказать, что кризисы — это как раз признак жизни, это состояние живого организма.

Другое дело, что Трамп — это, конечно, патологическая реакция на эти кризисы. Я думаю, что Трамп был избран с целью получить прививку от фашизма, как бы сыграть в фашизм-light, такое упрощение, страшную архаизацию пережить в легкой версии. Может быть, в этом есть какой-то глубокий смысл, потому что иначе могло быть хуже, оттянутая пружина бьет больнее.

Я не думаю, что Трамп сегодня популярен, но никакой надежды на импичмент, я думаю, здесь быть не должно. Ему спокойно позволят отбыть свой четырехлетний срок, чтобы больше ничего подобного не происходило. Чтобы на протяжении ближайших 35–50 лет, как у нас при ссылке на девяностые, можно будет говорить: «Ну вы же не хотите Трампа?» И я думаю, что такая прививка — это действительно самый мягкий вариант такого протофашизма, который можно было бы там осуществить.

Ну а теперь поговорим об Ольге Берггольц, потому что по ходу приходят такие просьбы. Берггольц нужно рассматривать, конечно, в контексте ленинградской поэзии тридцатых-семидесятых в целом, и сравнивать ее прежде всего с Ахматовой, потому что на примере Берггольц особенно наглядно видно, чем отличается советская поэзия от поэзии Серебряного века. Они с Ахматовой дружили, я думаю, она входила в тайный кружок людей, которые Ахматовой помогали в самые голодные годы после постановления о «Звезде» и «Ленинграде».

Берггольц тоже большую часть жизни прожила в опале, и в отличие от Ахматовой, ей пришлось и сидеть полгода по обвинению в троцкизме, причиной тому был ее роман с Леопольдом Авербахом. И она вообще от советской власти потерпела очень сильно. То, что ее называли «блокадной Мадонной», на верхах очень не нравилось.

И вообще Сталин старался всячески заставить забыть о подвиге Ленинграда, прежде всего потому, что подвиг Ленинграда был, конечно, следствием катастрофических ошибок при его защите и при подготовке к эвакуации, когда эвакуировано было значительно меньше людей, чем следовало, их не умели ни уговорить, ни объяснить им ситуацию. И самое ужасное, что в этом блокадном городе продолжала работать репрессивная машина. Вот в частности, за разговоры отец Берггольц был выслан из Ленинграда в Красноярск, что выглядело не столько репрессией, сколько, я думаю, спасением из блокадного города.

Берггольц много потерпела от советской власти, но вот удивительно — Ахматова, конечно, советским поэтом не была, у нее могли быть некоторые советские стратегии риторические, но по большому счету, это уже наносное. Сама Ахматова, конечно, не советский поэт, и как часть советского канона, она рассматриваться не может. А вот Берггольц поэт глубоко советский. Она дитя советской власти, и что самое удивительное, она сохранила в целости эти коммунарские, коммунистические идеалы, что и видно по ее поэме «Первороссияне». Строго говоря, по ее мнению, Россия потому и устояла, что она была советской, что она имела эту советскую прививку. Тут можно о многом спорить.

Вот кстати, с Юлией Кантор мы обсуждали этот вопрос — что выстояло в Ленинграде, русское или советское. И мне кажется, мы пришли к выводу, что в огромной степени советское. Потому что старого Ленинграда, имперского Ленинграда после бесчисленных чисток уже не осталось, после высылок в Ленинграде жили уже совершенно не те люди, которые помнили его столицей империи. Поэтому Берггольц — это символ выстоявшего советского.

Чем она отличается, мне кажется, от Ахматовой очень сильно? У Ахматовой везде и всегда, превыше всего, есть чувство своей правоты. У Берггольц этого чувства нет, а у нее есть какая-то, я бы рискнул даже сказать, демонстративная неправота. Она подставляется очень много и намеренно. И этим она бесконечно трогательна. И стихи у нее нарочито корявые, она совершенно не стремится к гладкописи, а у нее есть именно эта фактура грубая, такой пафос абсолютно прямого высказывания.