Один

Напарник Гоша от работы отлынивал. Жалуясь на ломоту в спине и постанывая, он ушел в подсобку и залег там на диванчике, даже свет не включив. Видно было, что Гоше действительно плохо, так что Рома трогать его не стал и воткнул в сеть магнитолу «Вега», стоящую в морге чуть ли не с брежневских времен. Радиосигнал в помещении был слабый, приемник трещал, шипел и подвывал, но кое-что разобрать было можно: на всех частотах музыкальные трансляции прерывались одинаковыми призывами оставаться дома и следить за новостями. И только одна радиостанция, работающая в забитом шумом КВ-диапазоне, пыталась в прямом эфире как-то информировать слушателей. Часа три косноязычный ведущий пересказывал найденные в Интернете слухи и принимал звонки, а потом сказал, что ему надо где-нибудь спрятаться, и пропал, оставив Романа в полном недоумении: что это за новая болезнь такая, от которой люди скорлупой покрываются, почему про эпидемию эту никто ничего не говорит, о чем вообще думают власть имущие, что сейчас делать простым гражданам и правда ли, что безумные уроды, нападающие на прохожих, – это переболевшие, вылезшие из своих скорлуп люди.

Не верилось Роману, что подобное может происходить на самом деле. Вспоминалась древняя история про радиопостановку «Войны миров», перепугавшую население Штатов…

За готовыми к выдаче «жмуриками» так никто и не приехал.

Домой Роман возвращался поздно вечером. Он ехал на своей «Шниве» через город, удивляясь безлюдным улицам и брошенным автомобилям. Электричество еще было, но многие дома стояли полностью темные. Он видел какое-то движение возле гипермаркета на выезде из города, но задерживаться не стал, – спешил к семье.

Но дома его встретил только испуганный недоумок Сережа. Жена ничего уже не соображала, ворочалась в шкафу, нагребая на себя пропитавшееся слизью тряпье. Сбившиеся в кучу старики, скользкие, как рыбы, тупо таращились в светящийся экран телевизора с надписью «не выключайте: работает система оповещения». Дети – Надюшка и Вадик – бредили, ползали по детской комнате, натыкаясь на мебель, в углах затихая и дрожа…

«Скорая», конечно же, не приехала.

Роман пытался что-то сделать; он, как-никак, три раза учился на доктора. Часа за два до рассвета он просто вырубился, роясь в аптечном шкафу. А разбудил его недоумок Сережа, принесший в зубах половину своего любимого пса.

В половине десятого Роман, сменив одежду, испачканную кровью Сережи, вышел из дома, завел свою «Шниву», бросил в салон отточенную штыковую лопату и поехал на дальний конец улицы к хоромам цыгана Тамаша. Хромированный «кенгурятник» проломил бетонный забор с рядами колючей проволоки поверху. Роман, подождав немного, выбрался из разбитой машины, вытащил лопату и вошел на территорию цыганского подворья.

Он провел здесь ровно час, отыскав два килограмма белого порошка, большой пакет с коричневыми колбасками и уже успевших окуклиться хозяев. Еще он нашел гладкоствольный обрез, немецкий пистолет, боеприпасы, кучу ножей и ключи от машины Тамаша – ради всего этого он сюда и лез. Отперев ворота, Роман вывел новенький «БМВ» из гаража, а потом сделал то, о чем мечтал двадцать последних лет: набросал под углы цыганских домов горючий мусор, окропил его найденными краской, скипидаром и соляркой, достал из кармана дешевую китайскую зажигалку…

Вернувшись домой, он загнал новую машину в ставший тесным гараж, навестил жену, стариков и детей, зарядил добытое оружие, открыл все двери, сел в кресло и стал ждать.

Первой к нему пришла жена.

Он выстрелил из обреза дуплетом, метя ей в сердце. Промазать он не мог – практическую анатомию санитар морга знал лучше многих докторов. Но жену лишь отбросило. Тогда Рома взял пистолет и всадил ей пулю в лоб чуть повыше переносицы.

Потом пришли дети – с ними было труднее всего.

С тещей проблем не возникло.

А ночью появились родители – как всегда, вместе…

* * *

– Неужели ты вот так вот взял и запросто их всех расстрелял? – не поверил Димка. – Вдруг их можно было вылечить? Об этом ты не подумал? Не засомневался?

– А я их вылечил, – сказал Роман. – Свинец – единственное лекарство, которое им помогло.

Димка покачал головой, задумчиво нас всех оглядывая. Мне показалось, что он решает сейчас, как ему поступить с нами, когда мы обратимся.

Уже светало. Мы сидели у вновь разведенного костра, жарили хлеб на прутиках. Оля тихо плакала – история нашего нового знакомого потрясла ее. Хмурый Минтай кутался в одеяло, сморкался в какой-то лоскут, кашлял и сипел, уже не скрываясь.

– А что потом? – спросил Димка. – Упаковал всех в машину и повез? Куда? Зачем?

– Не мог же я их там бросить. – Роман развел руками. – Мама и папа, ко мне собираясь, обещание с меня взяли, что я их на родной земле похороню. У нас в селе кладбище, можно сказать, семейное. Пять поколений лежат, а то и больше. Родители только тогда ко мне переехать и согласились, когда я поклялся, что их волю исполню.

– Понятно… – Димка пожевал губу. – А Таню-то нашу, дорогой товарищ, зачем с собой прихватил?