Один

Да – через четыре года я все же отважился наведаться в райцентр, в ту его окраинную часть, где улицы из щитовых домиков вплотную подходили к реке. Я приплыл в Холмянское на резиновой лодке. Был октябрь, вода стояла высоко, но течение почти не ощущалось – поэтому и обратный путь дался мне легко. Мне вообще нравилось путешествовать на лодке – это было приятнее и безопаснее, чем идти пешком или ехать на велосипеде. Попутно я мог ловить рыбу – если не хватало провизии. Размять ноги и отдохнуть в относительной безопасности можно было на любом из маленьких островков. А главное преимущество этого способа передвижения заключалось в том, что лодка не оставляла следа, по которому меня могли найти обращенные. Да и груза можно было взять больше, чем я мог утащить на себе или увезти на велосипеде.

Вполне возможно, когда-нибудь я отважился бы на длительное путешествие по реке – может быть, даже до самой Волги. Но имелись причины, по которым я не мог надолго покидать дом. Скотина, жилье и огород требовали постоянного ухода.

Ну и Катя, конечно же…

Бедная, бедная Катя. Первый год она еще была похожа на человека. Но с каждым месяцем ее состояние ухудшалось. Обычно она пребывала в ступоре – сидела или лежала часами, не меняя позы. Иногда на нее находило просветление – и тогда она слушалась меня, повторяла за мной какие-то слова, жесты. А потом все чаще и чаще с ней стали случаться припадки – она делалась агрессивной, могла покалечить себя.

Я держал ее дома, сколько мог.

Несколько раз она убегала, но я находил ее в лесу и приводил назад. Она могла попасть в мои ловушки, упасть в реку, просто потеряться. Поэтому я решил устроить для нее особое место: сначала это был отгороженный угол в комнате, но потом мне пришлось перевести Катю в подполье. Там я соорудил для нее настоящие апартаменты: окружил печные столбы стеной из самана, устроил утепленный пол, спустил вниз большую кровать, стол, шкаф, сделал полки, повесил на стенах разные безделушки – я не хотел, чтобы подпольное помещение выглядело, как тюремная камера. Я даже смастерил систему зеркал, направляющих солнечный свет из окна вниз. А вечером я включал светодиодный фонарь, питающийся от ветрогенератора.

Но, несмотря на все мои усилия, Катя все больше и больше становилась похожей на животное.

Мне приходилось ее связывать, чтобы постричь или помыть.

Или заняться тем, что когда-то мы называли «любовью».

Да, я насиловал ее. Совокуплялся с ней. Но не для того, чтобы утолить свою похоть. Нет.

Я хотел, чтобы она родила мне ребенка. И не одного – сколько сможет, сколько успеет.

Я не мог допустить, чтобы все закончилось моей смертью. Это означало бы, что все мы – Минтай, Димка, Оля, Таня и сама Катя – зря боролись, зря жили. Мне было необходимо верить, что после меня останется что-то – живое, разумное, человеческое. А если не будет этого – то какой смысл существовать дальше?

Сейчас здесь я могу написать много высокопарных слов о возрождении человечества, о новых Адаме и Еве (это не мы с Катей, а наши дети, о которых я только мечтаю), о великой миссии, придающей моему существованию смысл, – но все это будет неправда и полуправда. Ничего такого я не думаю, а если и начинаю так думать, то чувствую себя дураком.

Мое желание иметь детей невозможно выразить словами, потому что это не рассудок, а чувства, не разум, а подсознание. Это что-то глубинное, первобытное, дикое.

Не мной замечено, что в сытом обществе рождаемость падает, а в странах, где голод, болезни и разруха, нищие матери рожают одного ребенка за другим.

Подозреваю, что в каждом человеке есть какой-то механизм, заставляющий в самые трудные времена думать о продолжении рода. И чем ближе смерть, чем страшнее и сложнее жизнь, тем ощутимее действие этого механизма…

Сейчас я уже не верю, что у нас что-то получится. И все равно два раза в месяц я набираюсь духу и спускаюсь в подполье. А вдруг?!

Вдруг?..

* * *

Размеренная жизнь в глуши не так уж и часто дает возможность использовать это слово – «вдруг». Это в большом прежнем мире постоянно случалось нечто неожиданное – вдруг. А здесь у меня почти все происходит по заведенному порядку, по расписанию, по вполне понятной причине. Даже обращенные у дома «вдруг» не появляются: или ловушка где-то сработает, или я следы замечу, или собаки лай поднимут.

Но вот вышли ко мне эти трое, постучали в дверь, и меня – вдруг! – как в ледяную воду с головой окунули. Целый час я ни жив ни мертв был – словно от Кати безумием заразился. Выглянул в окно бледный, дрожащий – и спрятался. Набрался духу, из комнаты вышел, к уличной двери подкрался, глянул в щелку: женщина сидит, мужчины стоят, с ноги на ногу переминаются. Ждут и, кажется, уходить не собираются. Но и в дом войти не пробуют – то ли знают, что я внутри, то ли возможных ловушек боятся, то ли просто не хотят.

Оружия при них не было – это я сразу заметил. У них вообще ничего не было! Может, они оставили вещи где-то за углом?

– Вы кто?