Один

– Слушай же! – Хана торопилась, глотая слова и путаясь в мыслях. – Слушай, что ты хочешь обречь на забвение и небытие! В давние времена, когда и времени еще не было, а вселенная чернела непроглядным слепым хаосом, мир состоял из разрозненных частиц, каждая из которых не подозревала о существовании другой и, конечно же, мнила себя единственной. Вселенная походила на клубок шипящих и сворачивающих хвост в спираль змей. И, сталкиваясь, частицы вселенной, взрывались на многие километры огненными завихрениями, чтобы, спустя сотни лет, донести жар до другой, такой же одинокой и бесприютной частицы – и снова взорваться, пылая бессилием перед одиночеством, с одной стороны, и желанием быть первым и единственным с другой.

Над миром простирала крылья бескрайняя ночь, безнадежная в своем могуществе. Но даже власть, дарованная темноте, вселенную не радовала. Что стоит власть, если некому поклоняться твоему могуществу? Что стоит могущество, если нет никого, кто стал бы с тобой за него бороться. И тогда из темноты, из вечности и кусочков вселенной пришел и вспыхнул чудовищный взрыв, с которым не сравниться ничему, бывшему прежде. Вселенная-вечность вынашивала свое дитя – и сотрясенный мир выплюнул из чрева одну-единственную искорку, которая, в отличие от огненных завихрений, не погасла.

И вселенная, потрясенная невиданным чудом, замерла в удивлении перед собственным порождением, ибо пустота породила разум.

Но разум не может существовать сам по себе – вселенная придумала себе новую утеху. Так народились йотуны, прародители всех сущих.

Девушка перестала всхлипывать, глядя на старуху, приоткрыв полноватые губы, отчего они походили на треснувшую перезревшую вишню. Так, непонятно и странно, в них в деревне никто не говорил. Речь о том, чтобы отобрать ее молодость, старуха больше не вела, и девушка рискнула спросить о единственном, что понаслышке ей было уже знакомо:

– Значит, йотуны и в самом деле жили когда – то? Я-то думала, что это сказка, ну, из тех, что рассказывают вечерами.

Старая Хана, казалось, не слышала, уйдя в воспоминания о событиях, которые помнить не могла, слишком короток для того человеческий век, да и век человечества не сравнится с той неоглядной далью, куда тянулись нити памяти.

– Йотуны? Это ведь мудрецы, так? – допытывалась девушка. Ей показалось забавным, что люди могут родиться не от отца и матери, а возникнуть из искры, вроде тех, что вспыхивают в камине, если дрова сосновые и пропитаны смолой.

Нет, – покачала головой Хана, – вначале не были йотуны никакими мудрецами. Скорее наоборот. Жадные до всего нового, они ринулись осваивать новое пространство, сыпя наивными вопросами и расшибая лоб от отсутствия ответов. Они ведь были первыми и постигали основы мирозданья лишь собственным опытом. Так бабочка, сколько раз не обжигай крылышки, все равно летит на горящую свечу, привлеченная чудом тепла и огня. Йотуны мало походили на тот образ, который им потом придумали люди. Скорее, они были похожи на морскую пену, существующую до первого морского прилива. Они кидались ко всему новому, чтобы тут же исчезнуть, порождая своих двойников.

А вселенная терпеливо сносила каверзы и капризы своих детей, уступая им все новые и новые пространства, пока однажды не обнаружилось, что вселенная, вся, от края до края, переполнена любопытными и вечно спешащими к новым открытиям йотунами.

Девушка выпятила нижнюю губу: йотуны представились ей мириадой светлячков вдоль лесной тропинки. Те тоже так и норовили попасться на глаза зеленой звездочкой, как ни старайся, за вечер подавишь не один десяток.

– Жалко их, – вздохнула девушка, сама не понимая, кого жалеет: йотунов, которых никогда не видела, или тех светлячков, которых детьми они с ребятишками собирали пригоршнями, отдирая цепляющиеся за травинку лапки от ненадежно спасительной травинки.

– Да, жалко, – эхом отозвалась Старая Хана. Она не стала рассказывать, как йотуны, привлеченные необычным видением, мириадой кинулись к взорвавшейся звезде – и сотнями гибли, очарованные ярким блеском гибели того, что казалось вечным. После того йотуны задумались. Оказалось, их бытие тоже вовсе не бесконечно, как казалось. Оказалось, что за краткой вспышкой звезды, вечной по сравнению с кратким мигом сияния, приходит небытие.

Но какой разум покорно согласится исчезнуть, не оставив ничего после себя? Так придумали вёльву, вечную прорицательницу и хранительницу всех знаний, что успевал накопить йотун перед тем, как погибнуть.

Люди после себя оставляют детей, строят храмы, сажают хрупкие ростки деревцев в надежде быть помянутыми раскидистым дубом – йотуны придумали лучше: из обломков сгоревшей звезды, они суетясь и поторапливаясь, придумали девять земель, соединенных пространством миров. И тут же, с беспечностью детей, устроили грандиозный фейерверк, пустив на растопку только-только отстроенный дом.