Один

Один, после вспышки ярости, уснул в своей опочивальне. Даже не уснул – забылся тяжелыми видениями. Очнулся лишь на закате. Голова гудела. Вчерашняя девочка и поджог, который ас учинил, казались частью кошмара. Хотелось побыть одному, но у изголовья сидела пожилая валькирия, время от времени поднимавшая голову от рукоделья и пристально и сурово смотревшая на Одина.

– Ишь, что удумал, – бурчала старуха. – Город спалить. А до прочих и дела нет? О чем думал-то, великий ас?

– Отстань! – отмахнулся Один. – И без тебя тошно.

Валькирия отложила холстину, воткнув в ткань иголку с красной шерстяной ниткой. Дотянувшись, поднесла к губам Одина ковшик.

– На-ка, попей! Да я тебя понимаю: неведомые бесчинства творятся в Асгарде. На моем веку, а пожила я долго, не бывало еще такого, чтобы мужчины буйствовали дни напролет во хмелю, а девушки, всякий срам потеряв, развлекались в пьяных сборищах.

И глянула исподлобья:

– Делать что будешь, великий ас? Голова, тяжелая, гудела. Один приподнялся:

– А ты что посоветуешь, старая? – пошутил.

– Что ж теперь локти кусать? Незачем было шататься от вотчины, к чему оставил правление Асгардом на помощников? Сам не углядишь, кому другому дело?

– Но это не совет – ругать себя и сам смогу, – хмыкнул Один: старуха была занятной.

Раньше он мало внимания обращал на прислужниц-валькирий, разве что мелькнет среди них больно хорошенькая да ладная. Старуха говорила так, словно она была господином, а Один – неразумным юношей, которому только и слушать советы.

– Гулльвейг, пока до нитки не разорит, из города не уйдет, – помолчав, проговорила старуха.

– А это что за кляча? – сел Один на постели.

– Повелительница золота, – усмехнулась старуха. – Ты, что, думал, подпалил избушку – и все дела?

– А откуда тебе ведомо, что я ведьму сжег? – насторожился Один.

– Ну, велика тайна! – валькирия вернулась к вышиванию. – О том весь Асгард судачит, пока ты тут полеживаешь. Хейд в красках расписывает, как великий ас к ней собакой в услужение просился.

– Хейд жива?

Мысли о девочке Один припрятал подальше: несмотря ни на что, ему было мучительно думать, что он уничтожил красоту, пусть и наполненную черной сутью.

Пронзительный взгляд старухи заставил щеки Одина побагроветь.

– И ты в сети ведьмы попался? Разве не знаешь пророчества: «Трижды убей повелительницу золота – трижды и оживет ведьма»?

У Одина в голове не укладывалось: неужели армия воинов, мудрость богоз, достоинство Асгарда – все это не может противостоять маленькой ведьме?

А валькирия словно мысли читала:

– Только тот, кто послал Хейд, может заставить ее вернуться. К ванам иди на поклон, великий Один!

– Что, мерзкая колдунья? – Один ухватил старуху за ворот платья. – Мне идти к подданным с просьбами?

– Если не жаль Асгард, не ходи, – старуха глядела с укором. Один, стыдясь, что связался со старухой, убрал руку.

Но Один оттого и считался первым среди великих, что умел уступать, когда другого выхода не видел.

– Значит, ваны! – процедил Один. Валькирия, как ни тщилась, разгадать складку между бровей аса не сумела.

Еще больше поразились ваны, получив с гонцом пергамент – великий Один вызывал правителей ванов с дружиной для переговоров.

Фрейр, о затее приемного сына не знавший – не ведавший, и старейшие ваны посланием всполошились.

Отказать не посмели, гадая, что за причина такого внимания великих асов.

– Не иначе – к беде, – рассудительно твердили старухи.

– Он решил покончить с нами, как с курятами, – злились землепашцы, которых Фрейр спешно собирал в дружину. Определили место и время встречи. Выступили задолго до означенного срока: земля, где Один будет ждать ванов, находилась от Альфхейма в двух неделях пути.

Когда дружина ванов была в пути пятый день, их настиг новый гонец от асов. Крылатый конь вихрем слетел с облаков, встав на дыбы перед самым лицом Фрейра.

– Великий Один шлет тебе привет, могучий повелитель Альфхейма! – гонец, мальчишка лет едва ль денадцати, насмешливо прищурился, рассматривая войско ванов. – Если ты не передумал, Один готов заключить с тобой вечный мир.

Ваны, готовые к любым каверзам пресветлого Асгарда, заволновались: не может того быть, чтобы Один унизился до того, чтобы струсить заранее. Не иначе в словах посланца крылся подвох.

– Ну-ка, – Фрейр ухватил лошадь гонца за узду, – выкладывай, что еще велел тебе передать великий Один? Может, он просил нас самим себе вырыть ров, навалить туда побольше сушняка да зажарится всем сразу?

Парень попытался вырваться из цепких рук, державших наглеца со всех сторон. Пискнул:

– Передал что велено! А хотите знать большее, сами к Одину и отправляйтесь!

– Отпустите мальчишку – какой с него спрос? – Фрейр прикусил ус, задумавшись. Намек на прошлый визит ванов в Асгард, когда они потеряли лучших своих пахарей, гуртовщиков и торговцем, добра не сулил.

– А может, – встрял Альвар, которому больше других было ведомо о намерениях и заботах великих асов, – гонец и впрямь говорит правду? Может, Один струсил и предлагает перемирие, потому что боится битвы?