Один

– Пропусти! – старуха вдруг оказалась за спиной Альвара. Ван, которому надоело бесцельное помалкивание, рассматривал ветку ясеня, упирающуюся в окно: ветка начинала подсыхать, хотя еще зеленела листвой.

Он посторонился, пропуская старуху. Хейд обернула лицо к небу. Альвар полюбопытствовал, что же ей там мнится: над садом, приближаясь, плыло пушистое облако, похожее на обитаемый остров.

– Вот и Асгард, – старуха обернулась девчонкой. Кивнула вану: – Пока – до встречи! И не забудь обещание, что дал Гулльвейг!

Альвар машинально качнул головой: мол, помню. А Хейд по воздуху, словно по мощеной дорожке, поднялась к облаку. Влажные лапы туманом обняли фигурку – и Хейд растворилась. Облако по-прежнему медленно и величаво еле шевелилось, но ветер, озорничая, подул сильнее – облако развернулось, оказавшись с другой, невидимой Альвару, стороны палат.

Оставалось надеяться, что даже во сне Альвар не проболтается, какую глупость сотворил, вручив честь ванов и желание отомстить в руки старой колдуньи.

А в это самое время среди высокой травы на берегу озера в Асгарде, подобрав босые ноги и напевая, девочка-подросток перебирала букет только что сорванных речных лилий.

– Время! – шепнуло нечто невидимое.

Девочка поднялась, отряхнув передник и улыбаясь чему-то своему, пошла вдоль берега. И там, где она ступала, травы, цветы и нечастый прибрежный кустарник превращались в золотые замерзшие мумии.

Первыми странное явление заметили ранние рыбаки, привлеченные золотистым свечением на противоположном берегу. Побросав сети, кинулись наперегонки, разрубая веслами воду. Лодки ткнулись мокрыми носами в песок – рыбаки бежали к позолоченной траве. Растения легко вырывались из земли вместе с корнями – корни тоже превратились в золотые нити и паучью сеть.

– Золото! Настоящее золото! – взвесив, куснув, повертев и так и эдак, ошалели от радости рыбаки.

Ловля была забыта. А в Асгарде сонный медовар был разбужен чуть ли не до свету, чего доселе в городе не бывало: к нему гурьбой ломились с полдюжины пропахших рыбьей чешуей и озерной водой рыбаков, колотя в доски двери золотыми самородками причудливой формы.

Медовар проснулся, как только разглядел, что предлагают в обмен на хмельное вино. Алчно хватал золотые фигурки, не успевая разливать мед и брагу по ковшам.

Кликнул жену – вдвоем справлялись быстрее. Но весть о том, что то березовый чурбак, то дворняга, которую девочка приласкала, вдруг оборачивались чистым золотом, вихрем пронеслась по Асгарду. Асы и воины рыскали по окрестностям, прочесывали чужие дворы в поисках золота, – почти каждому повезло. Такое событие следовало отметить – дверь винных погребов вынесли, навалившись. Сбили обручи с бочек. Выставили собственные запасы. Гуляй, светлый Асгард!

Куда там золотой горе, которую подарили небесной обители предки – теперь золото булыжниками валялось под ногами. Но асы не давали себе труда нагнуться: подтяни наклонившуюся ветку дерева – сучок обломится с металлическим хрустом. Хватит на ковш хмельного зелья.

Только теперь Асгард узнал себе настоящую цену – первый и несравненный. Только теперь асы, в промежутках между похмельем, поняли, почему им править другими мирами и властвовать над пространством. Ремесла, искусства, забота о завтрашнем дне рассеялись туманом. Уже и не верилось, что когда-то Асгард жил по-другому. Даже валькирии, забросив рукоделье, покинули женские хоромы, увеселяя и без того развеселых бражников.

Когда в небесном мире припасы спиртного остались только на днище бочек, разослали гонцов в другие миры, снабдив изрядным количеством золотишка. Обитатели Миргарда и Альфхейма щедро грузили повозки воздушных колесниц бочками и бочонками.

Жизнь в Асгарде, превратившись в бесконечное пиршество и непреходящие празднества, застопорилась, бурля хмельным водоворотом и затягивая обитателей Асгарда в мутный омут разврата и попоек.

Время от времени кто-нибудь из пресветлых асов поднимал гудящую с похмелья голову. Мутным оком поводил на грязь и непотребство вокруг. Но шевелиться, приказывать, двинуть хоть пальцем было лень – ас нашаривал услужливо наполненный валькирией ковш. С первым глотком становилось жить веселее, второй разгонял кровь по жилам, а допив до дна, ас сам себе поражался: и вовсе Асгард не плох.

Жизнь превратилась в мираж: от одного развлечения к другому. Хотелось острых ощущений. Прополз и утонул в пьяном угаре слушок: асы, перепившись, сварили в расплавленном золоте девятилетнего мальчика. Боги хохотали, когда несчастный кричал и корчился, пока прислужники медленно погружали ноги бедолаги в металл, золотыми пузырями вскипавший в котле.

Слух осудили, не очень поверив. Но именно тогда-то ясноглазую девочку Хейд стали видеть то на площади, то в чьем-то дворе, где она плясала и пела за мелкую монетку и плошку похлебки.

Ведьма же, обесценив золото до значимости мусора, больше не считала нужным прятаться: у Асгарда, неприметно набирая силу, появился новый кумир – девочка с чистым личиком и цепким взглядом.