Одержимый женщинами

После отбоя тревоги мы весело отпраздновали Новый год. Ровно в двенадцать я расцеловала каждого по очереди. Потом сняла контактные линзы и, оросив щеки слезами, велела им продолжать без Шу-Шу, поскольку она предпочла бы уединиться в своей каюте, вспомнить мамочку и школьных подружек, оказавшихся в оккупированной стране, и все такое прочее. Для такой дерьмовой актрисы, как я, сыграно было на редкость удачно. Даже Эсмеральда отвернулась, чтобы скрыть эмоции, которые задели ее каменное сердце. Даже Орел-или-Решка заподозрила, что речь идет обо мне, а не о креветках. Даже единственный волос на голове Стокаммера немедленно встал дыбом, как в те добрые времена, когда Гарбо была немой, а сестры Гиш и Глория Свенсон подчинялись ему. Про реакцию славного Матье говорить не буду, вы скажете, что я все приукрашиваю.

Нужно заметить, что во время моего соло, очень кстати, играли «Прощальную песнь»! Она еще продолжалась, когда я уже заперлась в своей каюте, прильнув ненасытными губами к губам Фредерика. Один из подкупленных мною, кто именно, не скажу, приготовил все необходимое: икру, фуа-гра, омара, индейку с каштанами, шампанское и бордо урожая 1928 года. Фредерик, как и все остальные, получил подарки, например, ярко-синий вязаный свитер ручной работы с белыми вставками, доставленный с суши, который потрясающе ему шел. Увы, он даже не мог его надеть, потому что носил только матросскую форму с надписью «Пандора» на груди, на случай, если вдруг столкнется в коридоре с Джиксом или его приспешниками. Только дважды я видела его в этом проклятом свитере: в ту ночь, когда он его мерил и сказал, что напоминает ему его детский, когда он учился в коллеже у иезуитов, и второй раз, но о той ночи мне не хотелось бы вспоминать.

Ему, естественно, нечего было подарить, кроме самого себя, но я осталась жутко довольна. Он тоже, мне кажется, хотя к концу все было испорчено, и не без помощи вина. Он надрался и начал вспоминать свою жену. Говорил, что хочет вернуться, правда, каким образом – одному богу известно, – в это захолустье в департаменте Сены и Марны, где он ее оставил, чтобы только тайком, переодевшись в бродягу, полюбоваться на ее ангельское личико в окне, об остальных бредовых идеях говорить не буду. Мне пришлось играть на редкость отвратную роль, но я изо всех силах старалась отговорить его. Во время суда его жизнь буквально висела на волоске. Если он вернется в эту дыру, то там наверняка ничего хорошего его не ждет. Наконец он грустно произнес:

– Ты права, Шу-Шу. В любом случае, она от меня видела только страдания, для нее же лучше, если она меня забудет. Уж от поклонников у нее наверняка нет отбоя.

Вы, наверное, думаете, что у него улучшилось настроение, когда он представил себе, что девушка перестанет ткать ковер, как Пенелопа, и бросится в кровать соперника? Вовсе нет. Чтобы улучшить настроение, ему потребовалось бордо. И вот я ему наливаю последний бокал, потом предпоследний. В четыре утра из него потекли слезы вперемешку с воспоминаниями юности, площадь Дофина, где он познакомился с машинисткой Констанс, когда приехал в Париж поступать в Сорбонну, номер в гостинице на улице Шевалье-де-ля-Бар у подножья лестницы Сакре-Кер и гадкий абажур, в котором он вырезал звездочки, чтобы было покрасивее, – и вот тут двое голых ханжей уже чувствовали себя на небесах. Я говорила, что понимаю его. Говорила, что прекрасно понимаю и что мне почти так же больно, как и ему. Предлагала ему воду из холодильника. Все говорила, что могла. А он в ту ночь произнес ужасные слова, что если он меня потеряет, то будет сильно жалеть. Черт возьми, у меня текли настоящие слезы и капали в шампанское, я уже плохо соображала, где мы находимся, собиралась вызывать такси и хоть ненадолго поехать с ним в эту Сену и Марну, и если его святоша не захочет им поделиться, пусть забирает целиком, а я вернусь в Мон-руж и отравлюсь газом. Короче, оба дружно дошли до ручки. В сумерках проснулись на полу, лежали на ковре поперек друг друга, даже теперь не помню, кто сверху, кто снизу.

Понятно, что от Касабланки у меня остались сильные ощущения, но я была в восторге, когда мы снялись с якоря. Потом Канары. Шесть недель. Куча закрытых – не сезон – отелей и бассейны без воды. Куча лавчонок, в которых продаются фигурки апостолов из поддельного камня, можно собрать коллекцию. Пальмы, урны, и все говорят по-испански.