Одержимый женщинами

Это звучит как шутка, потому что между этим первым разом, когда я валялась с Фредериком на грязном продавленном матрасе на широте Руайана, и последним – на другом конце света в роскоши на острове Рождества, прошло немало дней, ночей, недель и месяцев. Если бы снять из этого кино, на экране маячил бы дурацкий календарь, с которого на дикой скорости облетают листки, и он наложен на силуэт «Пандоры», отважно разрезающей волны. Боясь, что зритель не сразу разберется, что к чему, нужно, наверное, добавить, причем не поднимая цену на билеты, пунктирную линию, которая движется по старинной морской карте, только и всего. Джикс говорил:

– Когда зритель знает начало любовной истории, то ему хочется побыстрее дождаться, чем все закончится. Остальное – чтобы подкинуть работу режиссеру, дать повод оператору наставлять так и эдак камеру, ну и чтобы фильм делал сборы.

Я, как и он, вдоволь наелась этими movies[16]. Чем они короче, тем быстрее можно пойти развлечься, но это уже не кино, это моя сволочная жизнь, и я постараюсь рассказать вам о ней немного больше.

Прежде всего мне так и не удалось высадить с яхты нелегала, который этому отчаянно сопротивлялся. Первая стоянка была в Лиссабоне. Вместо того чтобы меня разжалобить, сказать, что он поражен в самое сердце, Фредерик попросил оставить его на борту, потому что не говорит по-португальски. Мужская сдержанность! Должна признаться, что пределом его нежности и лицемерия были: «Ну ты даешь!», «Бедненькая Шу-Шу», а чаще всего – «Ну ты даешь, бедненькая Шу-Шу!» Однажды в приступе тоски он мне сказал, что если меня потеряет, то ему будет очень жалко. Я вам об этом расскажу по ходу дела, но вы ничем не рискуете, если узнаете, что, наливая себе бокал в тот вечер, он высказал то, что было на душе.

Я – девушка особая, таких, как я, всего пять или шесть миллиардов на Земле. Вот я и нафантазировала себе идеал мужчины – пусть он храпит по ночам, неважно, какой он: высоченный или карманного размера, красавец или замухрышка, богатый или бедный, дурак или умный, главное, чтобы был моим, не слишком задиристым и очень-очень ласковым. Если подпустишь к себе раз, то потом уже никого другого не захочется. Я знаю, что на свете наберется двести девяносто три женщины всех рас и религий, в том числе консьержка дома 486 по бульвару Писай-Кипятком в Париже, Франция, которые не разделяют моего мнения и скажут вам, что я вру и что теперь уже невозможно пересчитать всех, кто пользовали меня в каморке для хранения швабр на четвертом этаже отеля Беверли Хилз, но мне наплевать, пусть подавятся от зависти. И если я не зацепилась на всю жизнь за своего первого ухажера, как, впрочем, и за последнего, то только потому, что все они были дикие зануды, занятые только борьбой за выживание, ну и к тому же постоянные, как флюгеры на ветру. Если быть честной, попадались и такие, кто плохо переносил мои выверты перед съемками и железной рукой посылали туда, откуда я пришла, даже в метель и на мороз. Случалось, что все кончалось абортом. Господи, как же я ревела, пока не появлялся следующий придурок!

О Фредерике я даже говорить не могу, мне сразу становится плохо. После плюшевого мишки Пинко это был самый лучший подарок в моей жизни, просто милость божья. Мишку я получила на день рождения в три года, он был со мной до восемнадцати, когда холуи Джикса запихнули меня на корабль «Нормандия», чтобы в Америке посмотреть, есть ли во мне звездная начинка. Когда я вышла в Нью-Йорке, то засунула его куда-то среди багажа, анкет и всяких таможенных деклараций. Джикс нанял кучу детективов, уверена, что не соврал, я даже просила показать мне чеки, но моего любимого зверика так и не нашли. В то время я была жуткой снобкой. Первый класс, охапки цветов, обеды за капитанским столом, от всего этого могла закружиться голова. И неважно, что я засыпала после нескольких эпизодов этой халтуры, благодаря которой стала знаменитой, но я так сходила тогда с ума, что все решили, что у меня украли ребенка. Джикс обещал кучу денег тому, кто найдет Пинко здоровым и невредимым, и поместил объявления во все бульварные газетенки. Хорошо, что его приятелям, членам Сената, удалось убедить его отказаться от кампании по распространению закона Линдберга на плюшевых медведей[17]. В первые недели я тоннами получала посылки с медведями всех цветов и оттенков, но моего так и не нашли, а новых отдали в Общество защиты детей на Филиппины. Это я к тому, как хорошо мне было с Фредериком.

На Гибралтаре англичане перерыли Пандору сверху донизу, будто проводили археологические раскопки пирамиды Хеопса. Мой драгоценный прятался в вентиляционной трубе. Потом целых три дня приходил в себя от приступа клаустрофобии. Уж поверьте, в одну кабину лифта я с ним ни за что бы не вошла. Впрочем, сомневаюсь, чтобы он вообще на нем когда-нибудь поднимался, даже чтобы понять, чем лифт отличается от лестницы.