– Чего вы не можете? – настаивает эта сучка.
Теперь все смотрят на меня. Матье галантно вынимает бутылку из ведерка со льдом.
– Хотите шампанского?
Я с трудом могу его разглядеть через запотевшие линзы, практически ничего не вижу. Шепчу:
– Да-да!.. Да-да!
Он наливает мне в бокал шампанское.
Я должна вытянуть ноги. Я хотела бы остановить Матье. Чувствую, как скольжу по стулу, а все взгляды устремлены на меня. Я знаю, что теперь меня уже ничто не остановит. Умоляю:
– О да! Еще! Еще!
– Еще? – переспрашивает ошеломленный Матье откуда-то издалека.
Я поплыла. Шампанское переливается на скатерть. Кто-то что-то говорит. Я слышу свой голос – какой-то хрип, нескончаемое даааааааааа – откидываюсь назад, ноги вытянуты, напряжены, и это длится, длится, я не хочу, чтобы оно закончилось, ну, короче, сами знаете, как это бывает.
Когда я немного прихожу в себя, я полулежу, опершись на спинку стула, наполовину съехав под стол, руки висят как у тряпичной куклы. Все с некоторым недоумением меня разглядывают, и, чтобы выглядеть нормальной, я делаю над собой усилие, хватаю бокал, но, не успев донести до рта, расплескиваю половину содержимого себе на грудь. Пью при полном молчании окружающих. Ни слова, пока я вынимаю линзы, тру глаза и обмахиваюсь оборками платья, чтобы легче дышалось. Потом Джикс снова берется за еду и подытоживает:
– Да ладно! Если фильм оказался прибыльным, какая разница, как он назывался!..
Нет смысла рассказывать, какой разнос я устроила своему гнусному насильнику чуть позже, когда спустилась в его каморку, чтобы отнести ему еду. Как только дверь закрылась, а я вдвое согнулась, касаясь потолка, и сурово сказала ему:
– Вам не стыдно?
Он, как обычно, лежал на матрасе, заложив руки под голову. Может быть, ему и было стыдно, но не слишком. Он ответил мне не слишком убедительно:
– У меня уже шесть лет не было женщины. Шесть лет!
– И вы считаете, это дает вам право вести себя со мной так, как вы повели, когда, спасая вас, я не могла ни звука произнести, ни защищаться?
Но попробуйте читать мораль голодному дылде, выше на голову Орла-или-Решки. Я его интересовала теперь только потому, что держала в руках поднос с едой.
Пока он ел целого цыпленка, груши в сиропе и опорожнял бутылку «Медока», я подсела к нему. Не могла поверить, глядя на него, что он так мерзко со мной обошелся. У него были изысканные манеры, несмотря на то что ел он руками. Пока он приканчивал вино, устремив взгляд куда-то в пустоту, я сказала:
– Я из Монружа, а ты откуда?
– Из Марселя.
– Чем ты занимался до ареста?
– Ничем. Сам себе хозяин.
– Женат?
Он с недовольным видом спрятал руку с обручальным кольцом за спину. Произнес безапелляционно:
– Не говорите о ней! Это мое личное дело!
Я не настаивала. Взяла поднос, собираясь уйти. Он удержал меня за руку. Но не агрессивно, скорее наоборот. Вздохнул, отвернувшись:
– Простите меня. Она святая. Все эти годы ждала меня. Уверен, что ждет до сих пор. Само постоянство. Ее так и зовут – Констанс[15].
Он лежал добрых две минуты, погрузившись в меланхолические воспоминания о своей половине. Какие люди все же странные! Когда я увидела, что он с таким сожалением думает о другой, то почувствовала какую-то слабость в животе. Так у меня обычно начинается. Конечно, под столом он вел себя омерзительно, но, в общем-то, как лицо незаинтересованное, сам-то он вряд ли остался удовлетворен… короче, я расстегнула молнию на спине. Единственное, чего мне хотелось, это дать ему возможность получить удовольствие, восстановить справедливость… Можно было подумать, что с этой молнией я открыла секрет, над которым асы механики бились уже несколько месяцев: стоило мне ее тронуть – все на «Пандоре» вдруг пришло в движение! Взвыли машины, зазвонил колокол, заскрипела мачта, и мы вдруг начали перекатываться с борта на борт.
От неожиданности я выпрямилась, еще раз получила потолком по голове и сказала мечтательно:
– Черт возьми, плывем!
Я проковыляла к двери. Прежде чем выйти, застегнула молнию и сказала Фредерику, что судьба решила все за меня и чтобы он ждал высадки на следующей же стоянке.
Совсем недавно, завершив свой подвиг, крысеныш скрылся из салона в подполье так же незаметно, как туда пробрался, даже не побеспокоившись, что бросает меня с голой задницей. Испытывая теперь благодарность, он достал из кармана брюк мое кружево и протянул мне на кончике пальца. Я натянула, использовав всю гамму целомудренных телодвижений и специально перепутав зад и перед, пусть будет, о чем мечтать до следующего дня.
Не знаю, свела ли я его с ума, но сама я так долго ждать не могла. Стоя в три часа ночи на палубе в унылой ночной рубашке, я сказала себе, что глупо тратить жизнь на созерцание под луной одиноких сельдей, заплывших в эту лужу, спустилась в трюм, разбудила его, спящего голышом под своими одеялами, и, разумеется, мы разыграли отличную партию.
Ну вот. Теперь вы знаете почти все, кроме конца.