Одержимый ею (СИ)

Но сладостная грёза, которую я сейчас незаконно держу в своих объятиях, поднимает на меня сияющие глаза и нежно шепчет:

— Глупый, какой же ты глупый… — конечно, идиот последний, знаю! — я прощаю. Конечно же, прощаю.

Тянется и целует в угол губ.

Лёгкое, как крылья бабочки, касание прошивает меня сладкой судорогой.

Но тут Инга опускает меня с небес на землю, строго добавляя:

— Но только на первый раз. Больше таких качелей я не выдержу.

— Клянусь! — торжественно произношу я и целую ей руку.

Я скорее позволю с себя шкуру живьём спустить, чем ещё раз доведу её до отчаяния.

У меня до сих пор дыхание спирает, когда вспоминаю, как жалобно она плакала.

— Ты отпустишь меня на работу? — осторожно уточняет Инга.

Прижимаю её к себе, прячу лицо в волосах.

— Тут, понимаешь, какое дело… Тебе действительно пока что нельзя покидать этот дом…

Она сжимается в комочек, горько вздыхает:

— Понятно… Я ведь теперь трофей… Домашняя утварь…

— Нет, — обнимаю так нежно, как только умею. Чтобы поверила. Чтобы выбросила дурь из прелестной головки: — Ты — бесценное сокровище. Смысл жизни. Воздух. Моя уязвимость. И поэтому враги будут бить по самому дорогому и самому незащищённому. А они будут бить. Сейчас они поджали хвосты, спрятались, но лишь выжидают момент. Это не хищники — гиены. Они не пойдут в открытую. Поэтому, любые твои передвижения по городу в одиночестве опасны. Понимаешь, в следующий раз я могу не успеть или не справиться, — говорю, а у самого — ёж в горле, как представлю.

Моя умная девочка всё понимает, кивает и спрашивает грустно:

— И что же теперь делать?

— Предлагаю такой вариант, — провожу носом по щёчке, вдыхая цветочный аромат, который всегда окутывает мою девочку, — на открытие выставки я пойду с тобой…

Договорить не получается, потому что Инга радостно взвизгивает и кидается мне на шею:

— Ура! Я так хотела пойти с тобой!

Замираю.

И что, это снова правда? Она не стесняется меня. Хочет появляться со мной в обществе?

О таком я и мечтать не смел.

Но не удерживаюсь от лёгкого подкола:

— А ничего, что потом все будут говорить: вот шалава — за одного вышла, а с другим спит?

Она ведёт пальчиком по моей скуле:

— А пусть… Спишем на зависть…

— Именно, — охотно соглашаюсь я, и припадаю к её губам, как к источнику живительной влаги.

Инга отвечает нежно и искренне.

И её искренность, открытость, доверчивость ещё сильнее покоряют меня, привязывают, приручают.

Когда мы всё-таки отрываемся друг от друга и позволяем друг другу нормально дышать, Инга, слегка покраснев и невинно хлопая ресничками, говорит:

— Ты поможешь мне с презентацией?..

Мне хочется даже не смеяться, ржать в голос. Чувствую себя ботаном, у которого просит списать первая красавица школы. Это дивное ощущение!

Сощуриваюсь, говорю нарочито строго:

— Ой, не я твой профессор.

— Ооо!.. — тянет Инга, томно закатывая глаза: — Если бы у меня был такой профессор, как ты, я бы не пропускала ни одной лекции. И ещё бы и на внеурочные занятия напрашивалась.

Хмыкаю: по-моему, вотпрямщаз мы потешили эротические фантазии друг друга.

— Кажется, студентка… — приостанавливаюсь, так как не знаю её девичьей фамилии…

— Василевская, — подсказывает она и ёрзает у меня на коленях от предвкушения.

— Итак, Василевская, мне придётся назначить вам взыскание.

— Строгое, Валерий Евгеньевич? — закусывает она губку.

Что ты творишь, маленькая шалунья? Зачем дразнишься? Я же щадить тебя не собираюсь…

— Очень, Василевская, очень, — говорю я, поднимаюсь, ссаживаю на пол и подаю руку.

Она доверчиво вкладывает в мою ладонь маленькие пальчики.

Веду её в кабинет, и когда закрываю дверь, оборачиваясь к ней, вижу, как она тяжело дышит, щёчки раскраснелись, глаза горят.

И это сочетание невинности и порока срывает мне крышу. Хватаю её, сажаю на стол, на котором мысленно уже столь раз поимел её, раздвигаю стройные ножки, нависаю над ней, выдыхая в лицо.

— Вы готовы к взысканию, Василевская? — сжимаю в кулаке хвостик каштановых волос, чуть оттягиваю голову назад и целую шею…

— О да, мой профессор! — стонет она и кладёт мне руки на плечи.

Ну всё, Белль, ты нарвалась! Пощады не жди!

Но Белль лишь нежнее обнимает своё Чудовище…

Глава 13

ИНГА

И снова всё повторяется. Только в этот раз он ведёт меня не из кабинета, а в кабинет. Но моя ладонь в его — большой, сильной, шероховатой — по-прежнему ощущается удивительно правильно.

Больше нет страха, разъедающей боли, отчаяния. Наоборот, в крови бурлит адреналин.

…прощаю сразу же, как просьба о прощении слетает с его губ.

Просто Валерий так смотрит на меня, что не простить нельзя. Потому что он сейчас совсем без панциря, без масок, с душой нараспашку.

Он ждёт моего ответа, затаив дыхание. И я физически ощущаю, как в нём клокочет отчаяние.

Не простить сейчас значило бы ввергнуть его в пучину разрушения и ненависти к себе.

А он этого явно не заслуживает.

Ведь сейчас так нежно, так отчаянно обнимает меня и прижимает к себе.

Мне не нужны ответные признания — я и так знаю, что значу для него куда больше, чем он хочет показать.

Но он всё-таки признаётся и говорит такие слова, от которых замирает душа: