Одержимый

Кожаное седло заскрипело на холоде, когда Линдсей выдернул ногу из стремени и спрыгнул с Султана. Конь фыркнул и вскинул голову. Потянувшись к карману пиджака, Линдсей вытащил три куска сахара и положил их на ладонь. Султан провел мордой по коже перчатки, увлажнив ее прежде, чем взять угощение. Не говоря ни слова, Линдсей оставил лошадь и, стараясь ступать неслышно, пошел по снегу.

Действовать нужно было хитро, стараясь не выдать своего присутствия. Он оказался здесь, чтобы шпионить за женщиной, которую любил. Когда Линдсей следовал за Анаис через лес к маленькому коттеджу на границе имения Броутона, требовалось проявлять недюжинную выдержку. Ему так хотелось пустить Султана вперед, во весь опор, и догнать Анаис, чтобы допытаться, какого черта она собралась встречаться с Броутоном в столь глухом месте. Но Линдсей знал: если он налетит на Анаис в подобной манере, наверняка никогда так и не узнает, что же она так тщательно от него скрывает.

Пробираясь вперед, Линдсей откидывал с пути низко нависавшие над головой ветви, которые покачивались за его спиной, опускаясь на прежнее место. Сделав еще два шага, он оказался у тронутого морозом оконного стекла.

Сердце Линдсея, казалось, никак не могло успокоиться. Он не стыдился признавать эту слабость. С ужасом думая о том, что может донестись до его слуха, Линдсей потер рукой стекло, счищая грязь, копоть и следы мороза.

Он услышал их прежде, чем увидел. Нежный голос Анаис вдруг перекрыл гул баритона Броутона. Казалось, она плакала. Не в силах дольше терпеть это неведение, Линдсей приложил кулак к окну и принялся водить им по кругу. Медленно, словно по волшебству, перед ним появилось изображение Анаис.

Наблюдая за ней здесь, с Броутоном, сидящей на уютном угловом диванчике в этом уединенном доме, Линдсей чувствовал, как все тело бьет мелкая дрожь. Слишком много эмоций, бушевавших словно шторм, накрывало его – гнев, разочарование, страстное желание, любовь… Это были яростные, необузданные эмоции, буквально пожиравшие его. Линдсей не лгал Анаис прошлой ночью, когда говорил, что поглощен ею. Без Анаис он был бы лишь бездушной пустой оболочкой.

Уголком глаза Линдсей заметил, как Броутон метнулся к Анаис, простер к ней руки, а потом с легкостью, непринужденно сжал ее за плечи. С такой же легкостью она ступила в объятия Броутона и обернула свои бледные руки вокруг его шеи. Линдсей едва не потерял способность дышать, когда увидел, как она прильнула лицом к груди Броутона и закрыла глаза, словно руки Гарретта были самым безопасным убежищем на свете.

Именно так Анаис обычно прижималась к нему, Линдсею. Но с момента его возвращения домой она не позволяла обнимать себя вот так. Анаис делила с Линдсеем свое тело, свое пристрастие к чувственным удовольствиям, но не вручала ему свои слабости или свои страхи. Все это точно так же, как и свое доверие, она отдавала Броутону.

Стекло запотело от учащенного дыхания Линдсея, и он с яростными ругательствами принялся снова кружить кулаком по стеклу, увеличивая поле видимости.

Броутон взял Анаис за руку и повел ее к постели. Линдсей не мог ни шевелиться, ни моргать, ни дышать. Замерев на месте, он в ужасе наблюдал, как Анаис с готовностью последовала за Броутоном и уселась рядом с ним, позволив Гарретту снять с себя шляпку и провести кончиками пальцев по своей белоснежной щеке. Линдсей видел, как двигались их губы – сейчас он отдал бы все, что угодно, лишь бы услышать, что соперник и Анаис говорили друг другу. Может быть, Броутон признавался ей в любви? А она отвечала на его чувства?

Из глаз Анаис покатились слезы, струйками устремившись по ее щекам. Линдсей представил, как смахивает эти слезы большим пальцем, а потом и прикосновением губ, целуя нежную кожу до тех пор, пока с нее не исчезнет влажная горечь. Совсем как те слезы, что проливала Анаис, когда он привел ее на вершину блаженства. Счастливые слезы. Прекрасные слезы. Линдсей задавался вопросом: какие же слезы роняла Анаис сейчас, сидя рядом с Броутоном?

Гарретт склонил набок свою темную голову, и Линдсей, вне себя от ревности, увидел, как мужчина, когда-то слывший его близким другом, закрыл глаза и нежно поцеловал Анаис в подбородок. Это был влюбленный мужчина, осознал Линдсей, призывая всю свою выдержку, чтобы не ворваться в дом и не начать мутузить Броутона до тех пор, пока его тело не превратится в окровавленный, смятый мешок.

Анаис откинула голову, ее губы приоткрылись – в рыдании? Стоне удовольствия? Острой потребности? Или боли? Плечи Анаис вдруг задрожали, и она зарылась лицом в шею Броутона. Анаис так сильно прильнула к Гарретту, что тому пришлось поднять лицо от копны ее волос и глотнуть воздух ртом. Вздохнуть глубоко, словно захлебываясь в ней.

Они сидели и крепко обнимались, словно сцепившись, их руки обвились вокруг друг друга. Броутон еще сильнее прижал к себе Анаис и принялся мягко укачивать, позволяя дать выход всем тем чувствам, что так яростно терзали ее.