Одержимость

Горовиц побледнел и выглядел совсем измученным.

— Не могу с уверенностью утверждать.

— А что относительно Кори? — Кристос не в силах был поднять глаза на Филиппа.

Сочувствие с необычайной ясностью читалось в глазах Горовица, сочувствие и бессилие.

— Как я уже говорил, Люк некоторое время был убежден, что любовь Кори, ее сострадание — именно то, что ему нужно, чтобы привести в порядок свою жизнь. Убеждение, конечно, ничем не обоснованное, но ведь его разум далек от нормального. Он смотрит на Кори как на человека, способного залечить все его раны… Она необходима ему и в жизни, и в смерти.

Страх вихрем ворвался в сознание Кристоса.

— Что вы хотите этим сказать?

Горовиц растерянно захлопал глазами:

— Полагаю, Люк намерен покончить с собой. И если так, то, видимо, он захочет взять с собой Кори.

Кристос сильно побледнел и напрягся.

— Пожалуйста, поймите, мистер Беннати, — Горовиц сделал слабую попытку успокоить его, — я всего лишь предполагаю. Нельзя сказать наверняка, что предпримет Люк.

Действительно, предсказывать он не мог. Не вызывало сомнения лишь одно — в нынешнем состоянии Люк полностью утратил контроль над собой. Сейчас до него не достучаться, разум покинул его навсегда. Говорить об этом бесполезно, незачем им знать, сколь велик его, Горовица, страх, во что могут трансформироваться ужас, обида и насилие, пережитые Люком в детстве и вызвавшие деградацию, чем обернутся для обеих — Кори и Аннализы, прежде чем они примут свою смерть.

29

Кори и Аннализа лежали спина к спине на широкой деревянной кровати, руки и ноги связаны, грязная простыня слегка прикрывала их наготу. Послышался бой часов где-то вдалеке — полночь; потом в коридоре раздались шаги и затихли у соседней двери. Люк, видимо, тоже пошел спать. Наверное, рядом с собой он кладет револьвер… Она прикусила губу от отчаяния, от жуткой беспомощности на глаза навернулись слезы. Даже если бы они с Аннализой распутали веревки, которые, она знала, им ни за что не распутать, дверь комнаты заперта, а окна слишком высоко, чтобы наверняка бежать.

Силы почти покинули Кори, она держалась только из-за Аннализы. Безнадежность, тоска по Кристосу становились безмерны, ей хотелось забыться в его объятиях, она едва удерживалась от паники. Нет, нельзя позволять себе думать о Кристосе, это только расслабляет, надо выкинуть из головы все мысли о нем. Не стоит придавать этой дикой реальности еще большую нереальность.

Люк весь день продержал их на палящем солнце, а может, он вообще уезжал с виллы. Все это время она пыталась оправиться от шока — Аннализа поведала ей об их поездке в Испанию.

И отнюдь не то чтобы Кори поразило отцовство Люка, нет, скорее ее потрясла роль Октавии в этой невыразимо грязной истории.

— Извращенная, испорченная до глубины души… — Аннализа говорила надтреснутым от ужасной печали и предательства голосом. — В этих словах Люка — все правда. У меня перед глазами ее лицо, и под этой скорлупой, под великолепной кожей нет ничего, кроме яда. Но какой бы она ни была, какой бы дьявол ни сидел в ней, это не оправдывает Фитцпатрика, он знал, что делал. Знал и ничего не говорил. Он пытался оправдаться, напоминая, что много раз силился порвать наши отношения. И как бы обвинял меня, что я его не отпустила.

В глазах Аннализы застыли смертная тоска и отчаяние, Кори нежно коснулась ее лица.

— Но ведь ты не знала, — успокаивала Кори. — Откуда тебе было знать?

Обе помолчали, посмотрели на море. Жара обжигала, мешая шевелиться, думать. Случившееся с Аннализой за последние два года выходило за пределы разума. Кори, в шоке от услышанного, еще пыталась найти какие-то слова, объяснения…

Она посмотрела на Аннализу, потянулась к девушке, чтобы унять ее дрожь и рыдания.

— Мне никогда не забыть, что моя собственная мать… О Кори! Она ведь смеялась, рассказывая про это. Представляешь? Она смеялась!

Кори чуть не плакала от жалости, живо представляя то, что пришлось пережить Аннализе.

— А потом… о Боже… — Аннализа зашлась в рыданиях, сгорая от боли и стыда, отвернулась от Кори и закрыла лицо руками. — Знаешь, что она сделала, Кори? Даже не верится… Она подошла, встала у меня за спиной и спросила, может ли он изнасиловать меня. И обещала меня подержать и заставить называть его папой.

Кори закрыла глаза. Она чувствовала ожоги от солнца у себя на спине, видела волдыри на плечах Аннализы, вдыхала едкий сладковатый запах цветов, ощущала привкус соли в воздухе. Но после слов Аннализы все это, впрочем, и сами слова, воспринимались какими-то далекими и нереальными, словно выгоревшими на солнце.

— И знаешь, что он сделал? — Аннализа уже не могла остановиться. — Ты знаешь, что сделал Люк?

Кори покачала головой.

— Он изнасиловал меня.

— О Боже, — выдохнула Кори, будто желала поскорее избавиться от наваждения.