Одержимость

— Понятно, — бесстрастно сказал Горовиц. — Так вот, Люк уверяет, что они с вашей женой в тот же вечер имели сексуальную связь в туалете хозяйки дома. К тому времени Люку исполнилось восемнадцать лет, но нормальные интимные отношения у него были только с его наставницей. Он никогда не знал женщины своего возраста и с самого начала был буквально одурманен вашей женой. Они встречались каждый день три недели подряд, ну а потом ситуация чрезвычайно изменилась. Прошло два года, как Люк оставил дом, но он никогда не переставал помнить о Сиобан. То, что он бросил сестру на произвол отца, не давало ему покоя и, похоже, не дает и сейчас. Через несколько недель связи миссис Дэнби стала выказывать несколько необычные сексуальные предпочтения, и весь кошмар прошлой жизни Люка в Ирландии снова навалился на него. Миссис Дэнби просила о том же, что отец Люка заставлял его делать с матерью и с Сиобан. Смущенный Люк терял ориентацию. На этой стадии он все еще считал себя состоящим в любовной связи с миссис Дэнби, но впервые почувствовал, что это не она, а кто-то из его детства. Миссис Дэнби очень возбудилась от рассказа Люка и заставила его продемонстрировать все, что он мог. Другими словами, она оживила кошмар прошлого. И чем больше он вспоминал, тем больше в голове мутилось. В конце концов, хотя он все еще был сексуально одержим миссис Дэнби, он возненавидел ее и затосковал по Сиобан. Когда он занимался любовью с миссис Дэнби, ему часто представлялось, что он с Сиобан или с матерью. А миссис Дэнби делала все возможное, чтобы его иллюзии подкрепить. Приходя в себя, он понимал, что это не Мери и не Сиобан Фитцпатрики, а миссис Дэнби. Она смеялась и издевалась над ним, над его извращениями, Люк бил ее, а именно этого она и хотела. Люк бил ее, а она называла его папой и просила прекратить. Точь-в-точь как в детстве, и я думаю, в это время в голове Люка произошло замещение — он как бы слился с образом отца.

Во всяком случае, как я сказал, вина перед Сиобан очень беспокоила его, и он вернулся в Ирландию. Он поехал…

— Извините, — перебил Филипп. — Вы не можете назвать точную дату этого события?

Доктор сосредоточился, роясь в памяти.

— Думаю, в начале лета 1967 года.

Филипп кивнул.

— Люк вернулся в Ирландию, — продолжал Горовиц, — намереваясь спасти сестру от отца. Дома он обнаружил то, что, я уверен, повлияло на его последующие дела с проститутками. Сиобан сидела взаперти в сарае вместе с кроликами. Тогда она еще говорила, хотя мало и редко, но когда Люк спросил, девочка не могла вспомнить, сколько времени она там пробыла.

— А сколько ей тогда было? — спросил Кристос.

— Тринадцать. Но по годам, не по уму. Я думаю, вы понимаете, что разум ее помутился к тому времени. Единственное в мире, что она любила после бегства Люка, — ее кролики. Он говорила только с ними.

— А она не ходила в школу? — спросил Филипп.

Горовиц покачал головой:

— Она никогда не ходила в школу. Филипп Фитцпатрик избавился от приставания властей, заявив, что сам учит детей. Ну в определенном смысле так оно и было. Да, я уже говорил, самыми дорогими для Сиобан были кролики, и когда Люк попытался отвести ее в дом, она попросила взять с собой кроликов. Люк считает, сестра не поняла, кто он. Казалось, ей все равно. Главное, чтобы кролики были при ней. Люк повел ее в дом вместе с кроликами, а отец наблюдал из окна сверху. Мать была на кухне. Когда брат с сестрой наконец вошли, Мери Фитцпатрик вела себя так, будто дети вернулись после игры. Люк так разозлился на мать, что набросился на нее с кулаками. Как могла она все эти годы позволять так безжалостно издеваться над собственными детьми! Мери Фитцпатрик не пыталась защищаться. И только муж оттащил от нее Люка. Отец побил его так сильно, что парень не помнил, как оказался связанным, с кляпом во рту. Все, что он помнит, — это Сиобан… Его привязали к стулу, и он не мог помешать отцу.

Радклиф, слушая эту историю во второй раз, провел рукой по измученному лицу. Кристос с Филиппом притихли.

— Филипп Фитцпатрик, — продолжал Горовиц, — велел своей жене держать Сиобан, и у нее на глазах сломал каждому кролику шею, а потом держал над девочкой, чтобы кровь стекала на нее.

— Боже мой… — пробормотал Кристос.

— К сожалению, это еще не все. Потом он заставил жену сварить кроликов и приказал Сиобан их съесть. С тех пор она онемела.

Его последние слова тяжело падали в трагическую тишину, четверо мужчин в бессильной ярости пытались справиться с мучительными картинами, вызванными словами доктора. И только шум машин с улицы связывал их с настоящим. Радклиф откашлялся, посмотрел на Кристоса и Филиппа.

— В деле об убийстве проституток была одна деталь, — произнес он. — Каждое тело было залито не только своей кровью, но и кровью кроликов. И в желудке каждой… — кролики.

— А что случилось с Сиобан после? — спросил Филипп.