Одержимость

Я повернулась к матери, поднимая куртку с кресла и надевая её. Прикрывая щеку трясущимися пальцами, я схватила сумку свободной рукой.

— Библия также учит принятию, и любви, и прощению. Даже после осуждения, всегда есть шанс. — Мои глаза высохли, пока я смотрела, как глаза матери наполнились слезами. — Я не могу жить той жизнью, где не существует любви, а этот дом, он наполнен ненавистью. Если Рай выглядит так, как вы его нарисовали, то я не хочу ни части от него.

Я ждала. Наблюдала. Мама повернула голову, и по её щеке стекла одинокая слезинка, но взгляд был устремлён в стену. Лицо отца покраснело, наполненное презрением, а я всё ещё пыталась встретиться с ним взглядом.

— Убирайся, — на этот раз, он прошептал сквозь тонкие губы, сжатые от подавляемого гнева.

Повесив сумку на плечо и развернувшись, чтобы уйти, я подумала: может, сказать им, что я люблю их. Но когда я вышла из дома своей семьи на покрытую снегом лужайку, то всё, что я чувствовала к ним, было чистой ностальгией, возникшей на первобытном кровном родстве, затянувшим моё сердце.

То короткое время, что я пробыла в доме, мать умоляла меня понять их извращённые мотивы. Она умоляла меня вернуться в церковь, позволить им помочь мне. Но, к несчастью, их помощь включала вдалбливание изношенных моралей и полуправд. Я была мертва для них. Подняла капюшон и сделала глубокий вдох, и когда выдохнула влажный туман со своих губ, наклонила голову назад и позволила чистому воздуху кусать мой нос и щеки. Я была мертва для них, но через четыре дня снова исцелюсь.

Деклан держался за надежду обо мне посреди своего сумасшествия, и я буду с ним, когда он вернётся к своей реальности. Я буду пробираться сквозь неё, тонуть в ней, проглатывать мрачные моменты и пировать на радостных. Потому что это — наша любовь, и пока я смотрела, как огромные белые хлопья кружатся среди неподвижных объектов, я чувствовала это. Чувствовала тепло по всему телу, когда сделала шаг в белую пустоту.

28

— Мне нужно, чтобы ты убрал весь пирсинг и переоделся в это, — медбрат вручил мне бело-голубую больничную рубашку.

— Весь мой пирсинг? Я не пытаюсь убить себя, я…

— У нас проблемы? — медбрат расправил плечи. Он был на несколько дюймов выше меня и такой же мускулистый. Он прищурился, умоляя меня спровоцировать его.

Я боялся не физической боли, которую он мог причинить, а возможных лекарств, которые у него были.

— Нет, никаких проблем. — Я снял серёжки, и он протянул мне полиэтиленовый пакет для них. Начав снимать футболку, я замер, осмотрел маленькую ванную и потом глянул на него. — Ты будешь смотреть?

— Ага, — его губы сжались в ровную линию.

Я снял футболку.

— Куда мне…

— Просто бросай на пол. Мы постираем всё, что у тебя есть. Завтра ты сможешь позвонить своей семье, чтобы они принесли больше одежды. Тебе понадобится три комплекта. Стирка здесь каждую ночь, но прямо сейчас снимай всё, одень эту рубашку, а свою одежду ты получишь утром, когда проснёшься.

Моё сердце колотилось, когда я расстегнул кнопку на джинсах. Уронив взгляд на пол, я стянул штаны. Тысячи жуков копошились под моей кожей, когда я ощущал его взгляд на своей груди. Не глядя на него, снял пирсинг с тела и положил в тот же пакет с серёжками.

Дверь в ванную приоткрылась и я напрягся.

— Ты готов? — произнес мужской голос сквозь открытую дверь.

— Ага, заходи, — медбрат — я посмотрел на его бэйдж — Эван слегка кивнул мне, когда зашёл другой мужчина.