Одержим тобой

– Все рассмотрела? Я могу дать потрогать, погладить. – Резко дергаю голову по направлению к его наглым глазам. – Что? Я не стеснительный, тем более, ты знакома со всеми моими частями тела. Особенно с этой. – Он поворачивается ко мне, и я замираю.

– Пирсинг, Доусон? Ты серьезно сделал себе пирсинг на члене? – Он усмехается, а я наблюдаю, как от этих действий его член начинает набухать, прелесть обрезанного мужчины в том, что он невероятно вынослив, и его головка не спрятана. Испытываю животное возбуждение, дракон на его бедре осуждающе смотрит зелеными рубинами глаз.

– Больше удовольствия, помнится, именно ты листала тот сайт с тату-парнями, и пирсинг был на особом месте. Если ты продолжишь созерцание, мы помоемся вдвоем. – Его тон изменился, он, как и я, возбужден и доведен до предела. Покрасневшая головка с черной бусинкой посередине немного вырастает, заставляю себя отвернуться, чтобы мои шаловливые руки не ухватились за единственную интересующую «деталь».

Он протягивает мне рулон липкой пленки и предлагает обмотать его руку, делаю то, что он хочет под его наблюдением. Не останавливаюсь, даже когда он отходит немного назад, чтобы не соприкасаться с моим телом.

– Доусон, – тяжело вздыхаю, – я хочу извиниться. То, что я вчера сказала, ни в коем случае не хотела тебя обидеть. Слова вырвались еще до того, как я успела подумать. Ты всегда помогал мне, и я просто была обязана остаться с тобой. Поддержать тебя.

Он стоит, молча, пока я вдавливаю пленку, чтобы исключить наличие воздуха, который позволит просочиться воде во время принятия душа. Я так понимаю, помогать он мне не собирается.

– Так вот, я готова ответить за неудобства, которые тебе учинила. Буду помогать тебе по дому, готовить кушать, в общем, все, что тебе понадобится. – Заглядываю в его глаза, сейчас он выглядит иначе: блеск его темных глаз не добрый, оценивающий.

– Ловлю тебя на слове. – Он отворачивается спиной и заходит в душевую кабину. – В кухне бардак, не мог открыть кетчуп. Немного расплескалось на пол. Грязные вещи лежат в кладовой, надо поменять постельное белье и вымыть полы. – Его губы приоткрываются, намеренно, наигранно он делает вид, что хочет извиниться. – И приготовь еды побольше, мы сегодня будем смотреть кино.

– Что? – Хмурюсь я, он думает, я его служанка? – Я, вообще-то, еще должна поехать на работу. – Он деловито закрывает створки душевой, включает воду. – Я не собираюсь смотреть с тобой кино.

Собираю его разбросанные вещи с пола и кидаю в корзину. Расставляю предметы, которые у него упали назад на полочку.

– Так я вроде не говорил, что буду смотреть его с тобой. Ты слышала приглашение? – Он выглядывает. – Подай мне вон ту баночку. И можешь оставить меня.

Я обалдела от его наглости, он в край обнаглел. Беру в руку баночку, размахиваюсь, чтобы швырнуть в него.

– У меня одна рука, не забывай, оставишь меня без глаза и будешь прислуживать вечно. Кому нужен слепой? – Бью ему в грудь тем, что он просил, и разворачиваюсь, чтобы уйти.

– У тебя перелом руки, а не всего тела, – громко ему отвечаю. – Надеюсь, задницу себе подотрешь!

Свинья какая, он думает, я теперь в вечном долгу?! Буду бегать перед ним просто потому, что виновата в том, что случилось? Или что наговорила?

– Эллисон, ты хоть когда-нибудь думала о ком-то, кроме себя? Помнишь, ты болела гриппом? Я не отходил от тебя ни на минуту. Вытирал твои сопли, менял одежду, когда ты потела, и носил лекарства. Ты не двигалась, потому что я ухаживал за тобой. Потом была вакцина, ушиб, и я могу еще долго перечислять. И знаешь, во всех случаях ты была целая. Руки двигались и ноги ходили. – С широко распахнутой дверью, я стою, задрав глаза к потолку.

Гордо подняв подбородок, я оглядываюсь, чтобы сказать ему гадость вроде той, что он был моим мужем, но он так неуклюже водит губкой, что мне действительно становится жалко.

– Хорошо, – отвечаю ему сквозь шум льющейся воды. Захлопываю дверь уже не со всей дури, так как научена горьким опытом, что есть люди, которые суют свои конечности в проемы.