Очень далекий космос

Полено-мальчиша Бурротилло вполне можно понять и даже простить. С одной стороны, по малолетству он, может быть и правда, не сильно отличает нарисованный огонь от настоящего. Но, с другого ракурса, ему явно не откажешь в дальнозоркой предусмотрительности. Может быть, сам по себе Папа Карлоло и не занимает много места в подвальчике - ведь от него порой даже есть толк. То, что он время от времени стучит своими стамесками без продыху, тоже можно пережить. Гораздо более волнительно то, по какому поводу он шелестит этим своим рубанком и разбрасывает там и тут крученую стружку. В этой своей подозрительной неутомимости, особенно после посещения трактирчика по пятницам, он, чего доброго, отчебучит что-то из ряда вон. В конце концов, лишенный столярных инструментов и подвальной мастерской Папа Карлоло уж точно не сорвется в новый творческий зуд. И мальчишу Бурротилло вовсе не импонирует рождение на плотницком станке, да еще в тесноте под-лестничной скученности, очередных гено-модифицированных братиков и сестричек - в подвальчике и так не продохнуть от стружки.

Итак, благоразумно-предусмотрительно обзаведшись собственным, очищенным от соседей жилищем - включая назойливого сверчка, - Бурротилло решает посетить окружающий мир. Ведь тот, и вправду, уже чуточку заждался его вторжения в жизнь. Всяческое ежеутреннее посещение церковно-приходской школы (право, занятие не актуальное) разумно решает Бурротилло. Ведь жизнь - сама по себе школа, и познавать ее надо с самого нутра.

Первым, нагло вторгшимся из внешнего мира в мир Бурротилло, оказался безымянный мальчик-толстячок, наивно представляющий себя кем-то вроде взрослеющего не по дням, а по часам мультимиллиардера Анасиса. За пять монеток он прикупил у Бурротилло букварик и красно-горошечную, сотканную Папой Карлоло рубашечку. В своем недалеком (как выяснилось) прогнозировании он полагал, что проделал просто-таки выдающуюся сделку. Ага! Не тут-то было. Прибыв через считанные часы домой, и даже не успев протереть губы от цветастых кремов поглощенных пирожных, прикупленных за выручку от перепроданного на толкучке букварика, он нос к носу сталкивается с неумолимой расплатой, то есть со своими, досадно приунывшими от присутствия на всех этажах коттеджа полицейских папой и мамой. Иск, поступивший все той же голубиной почтой в городской суд от Бурротилло, вроде бы не слишком серьезен... Это по поводу букварика. Там всего лишь легкое жульничество несовершеннолетнего сынка с целью мелкой же наживы. Но вот на счет горошечно- красной бумажной рубашечки - тут все гораздо хуже. Раздевание малолетнего на улице попахивает домогательствами определенного вида и даже насилием над неокрепшей поленной душой. К тому же, папочка, не сдержавшись, сразу же по прибытию отвешивает любимому сыно-чаду увесистого «леща», что тут же служит веским доводом для лицезреющей дело полиции о присутствии в данной семье неприкрытого насилия над собственными деторожденными несовершеннолетиями. Мелким штрафом и, тем более, взяткой тут уже не отделаться.

В общем, изрядно поднаторевший в жизни после инцидента Бурротилло - с возвращенным буквариком, а также неотъемлемой денежной компенсацией за моральный ущерб, не говоря уж о новом костюмчике от Кордэна, возвернувшимся взамен утраченной горохово-красной рубашеночки, - смело и уверенно идет по жизни дальше. Кое-кто из окружающего пространства не совсем правильно реагирует на его новые брючки и пиджачок. То есть чрезмерно алчно реагирует. Наивные...

Нет, все-таки не люди. Лиса Кларисса и котофей Базили.

Прикинувшись плотничными сослуживцами Папы Карлоло, - которого они, между прочим, и в самом деле иногда встречали вблизи вокзальной ночлежки и даже не единожды осматривали его и без того стерильные в плане денежной массы карманы, - данные звере-товарищи решают проделать аналогичную краже- операцию и с дерево-отпрыском Карлоло - Бурротилло. Для зачина - и для общего изящества замысла - они заманивают наивного геномодифицированного мальчиша в кегель-бар, где для начала закатывают пир горой, а после, и по сговору с кегель-трактирщиком, подсовывают ему вместо кеглей обглоданные кости, кои забрасывают в обобществленный горшок (на свое горе, как выясняется впоследствии).

В самом деле, несколько позже, по письменному наушению все того же мальчиша Бурротилло, обоих зверушек - и лису Клариссу, и котофея Базили - привлекают в суд за убийство. Кого бы вы думали? Вот именно - все того же Бурротилло. Да, в свое время они действительно после кегле-бар-трактирных похождений пытались несколько притопить в пруду мальчиша-полено, но ведь...

«... не получилось же! - оправдывается на суде неожиданно прозревший котофей Базили. - Оно же... это... не тонет вовсе!»

«Да и, как же такое может быть? - вопрошает в неожиданной наивности лиса Кларисса. - Как же такое может быть, что нас - убогих зверо-нищих - привлекают за убийство полено-Бурротилло, а оно же - полено - сидит туг - в зале суда, в качестве свидетеля?»