Обжалованию не подлежит

Я хочу вам прочесть некоторые письма. Не спешите отнести их авторов в разряд обывателей.

Прошло семь, десять, пятнадцать минут, а он все говорил, письма ворохом топорщились на трибуне, и к тишине не надо было призывать. Никто не заметил, как письма были отодвинуты в сторону и твердый хрипловатый голос невозмутимо стал излагать принципы сетевого графика.

Председательствующий уже дважды напоминал о регламенте, но зал упорно отвечал недовольным гулом: «Пусть говорит». Все когда-то становится обыденным. Самое дерзновенное в прошлом не минует участи повседневной практики в будущем.

Сетевые графики не более чем производственный термин. Теперь это суть любой стройки, ее жизнь. А тогда было началом, загадочным, дерзким началом.

…Да…а, это была удивительная речь. Выступавший ничего не доказывал, никого не оправдывал.

— Сначала были мы, — говорил защитник, — каждый в отдельности. Потом мы — все вместе. И Николай тоже был… Не всегда замечаешь того, кто рядом. Тем невероятнее кажется открытие. Оглянулся — и не веришь собственным глазам. Человек стал больше, чем просто один из нас. Всем нам дано быть нужными людьми, но не всем — необходимыми. Ему, Николаю Климову, это дано.

Убеждать?! Кого и в чем? Да и возможно ли убедить тех, чье призвание — осуждать.

Я кончил и только тут отчетливо увидел молчащий зал.

И сразу зал перестал быть просто залом. И представилось мне, что суд совсем не суд, а очередной экзамен, где сейчас отвечаю я, а потом будет тащить билет Николай дли Димка. И судья — это не судья, а профессор, по глазам которого я пытаюсь уловить, так ли невыносимо плох мой ответ. А заседатели — совсем не заседатели, а члены экзаменационной комиссии, лица которых не оставляют у меня никакой надежды более чем на три балла.

Наверное, я должен был убедить прокурора, оказать воздействие на зал. Наверно… Но я об этом не думал, точнее — не мог думать. Я видел перед собой лишь невероятно большой тронообразный стул судьи и два поменьше — для заседателей; незыблемый стол и красное сукно на нем, блеклую маску судейского лица, лишенного всяких чувств. И больше ничего.

Что делать, мы не каждый день произносим речи общественных защитников.

В зале достаточно тихо. Я слышу, как дышат первые ряды. Вразнобой, громко, простуженно. Это было похоже на шелест. Он зародился где-то в середине зала, как судорога пробежал по рядам, захватил галерку… Я ждал реакции, но не ждал аплодисментов. Парни с первых рядов засвистели.

— Активиста выгораживают. Начальничка… — завопил тот же надрывный сипловатый бас.

Наши ребята вскочили и уже хлопали стоя.

В проходе появились три милиционера.

Судья решительно поднялась, обеспокоенно оглядела сидящих и, не остановив своего взгляда на ком-то определенном, сказала в разноцветный, удушливый квадрат зала:

— Если возобновится шум, я попрошу присутствующих освободить помещение.

Просить не пришлось. Шум разом стих.

— Объявляется перерыв, — сказала судья и стала быстро собирать бумаги.

Прокурор безразличным движением сбросил очки на стол и сразу стал близоруким и добрым.

Все поднялись. И только тут я заметил, как тесно и душно в зале. С треском отлетали назад откидные сиденья, люди аппетитно зевали и медленно двигались по узкому проходу. Вдоль стены торопливо проталкивался усатый старшина, впопыхах извинялся — «простите, разрешите», — привычным движением распахивал дребезжащие створки окон.

На лестничных площадках, где сосредоточились все курящие, стоял невероятный шум.

— Совещаются, — бросил мой сосед в сторону группы парней.

Парни услышали реплику и без особого дружелюбия стали меня разглядывать.

— Твою речь обсуждают, — продолжал сосед тоном завсегдатая судебных разбирательств. — Поостерегись, накостылять могут. Таким море по пуп.

— Эти, что ли. — Димка привычно хрустнул пальцами.

— Они самые, — подтвердил сосед. — Ты вон на рожи посмотри, чистые уголовники. Молодежь пошла.

— Внешность обманчива, дяденька. — Сашка подхватил словоохотливого соседа под локоть и решительно подтолкнул его в сторону парней.

— Ты чего… Ты чего, — забеспокоился сосед.

— Ничего… — усмехнулся Сашка. — Хочу вас к объекту критики поближе подвинуть.

— Эх, — сокрушенно вздохнул сосед. — Все вы одним миром мазаны. Пижоны, — и зло сплюнув, засеменил вниз.

Парни действительно о чем-то спорили. До нас долетели обрывки фраз. «Он самый… Не тот, которого судят… Дура… Понимал бы что».

Толпа несколько схлынула вниз. Можно осмотреться. На суде много наших. Настроение у всех паршивое. Киваем друг другу и проходим мимо. Говорить ни о чем не хочется. Остается только ждать. Что-либо изменить уже невозможно. Сашка молча стиснул мне руку. «Спасибо», — говорю я одними губами. Сашка понимающе кивает. Хороший он все-таки парень. Сергей стоит с Ленкой. Он чем-то недоволен. Наверно, не понравилось мое выступление.