На другой день Катя рассказала про свой разговор с Тоней Оле, а Оля – Анне Сергеевне.
– Молодец, Катя! – сказала Анна Сергеевна. – Из тебя настоящая учительница выйдет.
– Нет, у нас Таня будет учительница, – ответила Катя, – а я лучше хочу быть художницей, как мама, или геологом, как папа.
Анна Сергеевна засмеялась.
– Нy хорошо, – сказала она. – Будь кем хочешь, но, впрочем, и геологу и художнику приходится частенько учить других. А пока я вот что скажу, девочки: если вы хотите помочь своим подругам, помните, что с одного раза ничто не делается. Следить за ними надо все время, а то все ваши старания пропадут напрасно.
Но старания девочек даром не пропали. Выходя к доске, Клава Киселева чувствовала на себе встревоженные и внимательные взгляды подруг. Они переглядывались, беззвучно повторяли ее слова и то и дело посматривали на Анну Сергеевну.
Клава уже не могла больше равнодушно относиться к урокам и спокойно получать двойки. Она взялась за работу и ответила наконец твердо и бойко.
На перемене Катя и Настя сразу же после звонка подбежали к Анне Сергеевне:
– Анна Сергеевна, а правда Клава ответила отлично?
– Ну, не так уж отлично, – сказала, улыбаясь, Анна Сергеевна, – но, конечно, гораздо лучше, чем всегда.
Катя и Настя, обгоняя друг друга, побежали в коридор искать Клаву.
– Клава! – крикнула Катя, подбежав к ней. – Анна Сергеевна тебя хвалит! Говорит, что ты хорошо отвечала, гораздо лучше, чем прежде!
А Настя, подойдя поближе, сказала:
– Я говорила, что ты можешь быть хорошей ученицей. Помнишь, я говорила?
Клава ничего не ответила, но уши у нее покраснели, и она прикусила губу, чтобы не улыбнуться…
С Тоней дело оказалось потруднее. Ей нужно было отвыкнуть от зубрежки и научиться думать, соображать и воображать. А это не так-то просто. Но все-таки дело стало понемногу налаживаться и тут. Тоня уже не так пугалась, когда ее вызывали, и не старалась отвечать все наизусть по книге – строчка в строчку, буква в букву. Откуда-то стали появляться у нее и свои слова. Анна Сергеевна все чаще хвалила Тоню. И странное дело: чем больше она ее хвалила, тем мрачнее становилась Клава Киселева. Она то краснела, то бледнела и, отворачиваясь к окну, покусывала губы.
– Ты заметила, что с Клавкой делается? – спросила как-то раз Катю умевшая все замечать Настя Егорова. – Она просто лопается от досады, когда Анна Сергеевна хвалит Тоню. И вот ты посмотри: завтра и она ответит урок не хуже Тони, а может, и лучше. Я даже думаю, нельзя ли попросить Анну Сергеевну как-нибудь и Клавку похвалить.
Катя с сомнением покачала головой.
– Ну, это неловко, – сказала она. – И потом, может быть, Анна Сергеевна нарочно так часто похваливает Тоню, чтобы Клавку раззадорить. С нее станется.
– Учителя вообще очень хитрые, – вмешалась Ира Ладыгина. – Я это еще в первом классе заметила.
Так или иначе, а дела у Тони и Клавы понемножку стали налаживаться. Катя радовалась за них, гордилась каждой их удачей. Но вдруг у нее самой случилась совсем неожиданная неприятность.
Сестры
– Я тебя не узнаю, Снегирева, – говорила Анна Сергеевна, с недоумением глядя на Катю, стоящую у доски.
Весь класс тоже смотрел на Катю, не понимая, что с ней такое.
– Ну, как же можно определить движение холодного и теплого воздуха в комнате? – продолжала Анна Сергеевна.
Катя, вся красная, перебирала пальцами подол передника.
– Какой для этого нужно сделать опыт?
Катя вздохнула.
– Кажется, что-то… со свечой… – проговорила она неуверенно.
– Что же надо сделать со свечой?
– Зажечь ее…
– А потом?
Катя опустила голову.
– А потом посмотреть… Если свеча погаснет, значит, ее задул ветер.
Кто-то в классе засмеялся. Катя даже зажмурилась от стыда. Не оглядываясь на класс, она чувствовала, что это засмеялась Ладыгина. Катя сама понимала, что говорит чепуху, а тут еще этот смех! До сих пор не было такого случая, чтобы в классе смеялись над ее ответом.
– Ипполитова, – обратилась Анна Сергеевна к Лене, – объясни Снегиревой, что нужно сделать со свечой. Какой опыт?
Лена встала.
– Надо открыть дверь, – как-то смущенно начала она, глядя не на Катю, а на Анну Сергеевну, – из теплой комнаты в сени или в коридор. Потом надо зажечь свечу и поставить ее около двери. На порог. Пламя будет отклоняться в сторону комнаты. Это потому, что тяжелый, холодный воздух идет из коридора в комнату низом. А сели стать на стул и поднять свечу к потолку, то мы заметим, что пламя будет отклоняться в сторону коридора. Это потому, что теплый, легкий воздух идет верхом.
– Правильно, Ипполитова, – сказала Анна Сергеевна, – садись. Ты отлично объяснила.
И учительница опять посмотрела на Катю:
– Ну а что такое ветер? Можешь нам объяснить?
Но Катя не могла сказать толком и о том, что такое ветер.
Анна Сергеевна рассердилась:
– А ведь я обо всем этом говорила на прошлом уроке! И даже спрашивала в конце урока. И на сегодня задала. Ты что, Снегирева, ничего не слышала?
Катя опустила голову. Она и вправду не слышала ровно ничего. Как же это случилось? А вот как. Несколько дней тому назад Оля предупредила Катю о том, что на сборе дружины Катя должна будет выступать от имени всех четвертых классов – и своего и всех параллельных. Ей надо будет рассказать о пионерских делах этих отрядов: о том, как отряд 4-го «А» собрал книги для детского дома, как отряд 4-го «Б» собрал металлический лом, как отряд 4-го «В» помогает семьям инвалидов Отечественной войны…
Стало быть, Кате придется выступать. Она уже заранее представила себе, как поднимется на сцену и будет говорить про пионерскую работу и про то, как эта работа помогла и в дружбе и в учении. Вот, например, у Клавы Киселевой были двойки, а теперь у нее две четверки.
И вот, воображая себе все это, Катя на прошлом уроке вместо того, чтобы слушать, подсчитывала в уме, сколько в прежней четверти было в классе двоек и троек, и сколько стало вместо них четверок и пятерок. Она уже начала было мечтать о том счастливом времени, когда и четверок в классе не станет, а будут одни только пятерки, как в это время урок кончился. И тут только Катя спохватилась: а ведь она не слышала ни одного слова из объяснений Анны Сергеевны! «Ну, ничего, – решила Катя, – дома выучу как следует». Но дома она забыла проверить в дневнике расписание уроков. Почему-то она была совершенно уверена, что сегодня на третьем уроке будет чтение. И вдруг оказывается – как раз естествознание, «Неживая природа», и вдобавок Анна Сергеевна не стала объяснять новый урок, а начала сразу спрашивать. Услышав свою фамилию, Катя от неожиданности даже не поняла, что это относится к ней. И только когда кругом зашептали: «Снегирева, иди – тебя!» – она как-то неловко вышла из-за парты и медленно пошла к доске.
«А что задано? – мучительно старалась она вспомнить. – Ой, кажется, что-то про воздух и ветер…»
Анна Сергеевна смотрела сейчас на Катю, и лицо у нее делалось все более озабоченным.
– Как все это понять, Снегирева? – сказала она. – Я тебя просто не узнаю… Ты что, нездорова?
Катя покачала головой и еле слышно произнесла:
– Здорова…
– Что же случилось? Нечего сказать, хороший пример подаешь ты своему отряду!
Катя еще ниже опустила голову. Она стояла перед учительским столом, покусывая губы и перебирая край передника. Ну совсем как Тоня или Клава… Анна Сергеевна решительно обмакнула перо. Катя исподлобья следила за рукой учительницы… Еле заметное движение пера – и вот случилось то, чего ни сама Катя и ни одна из девочек в классе никак не могли ожидать. В журнале, в первый раз за всю Катину школьную жизнь, против фамилии «Снегирева» появилась двойка. С виду обыкновенная, безобидная цифра «два», а на самом деле настоящая, страшная двойка! У Кати потемнело в глазах…
– Дай твой дневник, Снегирева, – донесся до нее, словно издалека, голос Анны Сергеевны.
Тут только Катя вспомнила, что оставила дневник в парте. Ничего не видя вокруг себя, она пошла за дневником… Неживая природа! Ветер! Воздух! Кажется, ничего нет легче, и вдруг из-за них Катя получила первую в жизни двойку. Из-за этой противной неживой природы!
Сама как неживая, Катя пошла на место.
Аня посмотрела на нее большими, испуганными глазами и сейчас же отвернулась – она почувствовала, что Кате еще тяжелее, когда на нее смотрят и жалеют ее. Наташа легонько погладила Катю по руке, но Катя отдернула руку – ей не хотелось, чтобы ее трогали, чтобы обращали на нее внимание.
Сейчас отвечала Клава Киселева, и очень неплохо, даже бойко, – та самая Клава, на которую все хорошие ученицы в классе обыкновенно смотрели немножко свысока, с высоты своих пятерок и четверок. А теперь Катя слушала и удивлялась. Клаву не приходилось тянуть за язык и задавать ей наводящие вопросы. Она объяснила, что такое ветер, и даже сказала, что бывают ветряные двигатели, которые могут не только молоть зерно, но и подавать вверх воду из колодца и приводить в движение машины. Анна Сергеевна слушала ее внимательно, и все девочки тоже. Да, Клава отвечала хорошо.
А Катя? Какой ужас – получить двойку, да еще в такие дни, почти накануне сбора дружины! Вот тебе и обязательство – учиться только на пятерки!
«Ничего у меня толком никогда не выходит! – думала она с досадой. – Исписала столько бумаги этими «буду – не буду», а сама?..»
Подавленная такими грустными мыслями, Катя медленно шла домой из школы. Сумка опять показалась ей, как и в тот день, когда она обидела Анну Сергеевну, очень тяжелой.
Нет, если бы вчера кто-нибудь сказал ей, что сегодня с ней случится такая беда, она бы, кажется, просто не поверила. Вчера она возвращалась из школы не одна, а, как всегда, с Аней и Наташей. Говорили о том, что на дружинном сборе Тоню и Клаву будут принимать в пионеры, что придет много гостей и все будут поздравлять отряд с успехами. Подумать только, такой вчера был хороший, счастливый день! А сегодня? Сегодня нет на свете девочки несчастнее ее, Кати…
Катя дошла до дверей своего дома и остановилась. Что она скажет, если ее спросят, почему она такая грустная? Как неприятно, что надо всем рассказывать! Может быть, придется даже каждому в отдельности выкладывать все с начала до конца – маме, бабушке, папе, Тане… И Миша, наверно, прибежит и будет слушать.
Ну а если пока ничего не рассказывать и в понедельник попросить Анну Сергеевну вызвать ее еще раз? Но ведь до понедельника так долго ждать! Как провести сегодняшний ужасный вечер? А завтра-то, завтра? Еще весь день мучиться! И в понедельник тоже будет не легче. Как подойти к Анне Сергеевне? Надо было сегодня, сразу же ей все объяснить. А теперь? Теперь поздно. В школе Анны Сергеевны уже, наверно, нет. Да и сама школа кажется сейчас почему-то далекой и даже чужой.
Катя так тихо позвонила, что на этот раз, против обыкновения, никто не услышал ее звонка и ей пришлось позвонить еще раз.
– Катюша, это ты? – удивленным голосом спросила из другой комнаты мама.
В своем синем рабочем халате Ирина Павловна сидела, склонившись над чертежной доской, и, внимательно присматриваясь, выводила тоненькой кисточкой какие-то узоры по мелко разлинованному листу бумаги. Она была поглощена работой и даже не заметила печального лица своей дочки.
– Иди переоденься, вымой руки, – напомнила мама, не отрываясь от работы. – Бабушка тебя накормит. А я очень тороплюсь. Сейчас кончаю и еду на фабрику.
Катя молча пошла в ванную комнату, но не стала мыть руки, а, не зажигая огня, села на низенький деревянный диванчик, оставшийся еще с Таниного детства.
«Буду сидеть здесь до самого вечера, – решила Катя, – а потом сразу лягу спать».
Но сидеть в ванной комнате до вечера ей не пришлось. Дверь отворилась, и в ванную вошла бабушка.
– Что ты тут делаешь в потемках? – спросила она и повернула выключатель. Под самым потолком тускло зажглась маленькая лампочка.
Бабушка пощупала Катин лоб.
– Жар? Жара как будто нет, – сказала она. – Поссорилась с кем-нибудь?
Катя молча покачала головой.
– Учебник потеряла?
– Нет, – тихонько ответила Катя.
– Тройку схватила?
Катя помолчала.
– Двойку?!
Катя, ни слова не говоря, медленно кивнула головой.
Бабушка только охнула и посмотрела на внучку так, словно не знала, что лучше – бранить ее или утешать.
– Уж слишком ты, Катерина, мало за уроками сидишь, – сказала бабушка, решив, видно, что утешать в таких случаях не полагается. – Все тебя куда-то несет. Только оглянешься, а тебя уж и нет. Ну чего ты к этой Зайцевой бегала?
– Мне надо было ее научить уроки делать.
– Ее научить? – Бабушка усмехнулась. – Лучше бы, моя милая, сама поучилась, чем все других учить. – Бабушка опять повернула выключатель. – Ну, нечего тебе в потемках сидеть. Бывает горе и побольше. Иди обедать! Слышишь?
Но Катя будто и не слыхала. Бабушка ушла, и Катя осталась опять одна. Куда она пойдет? Ведь там, в комнате, Миша. Он, наверно, узнал про ее двойку и будет как-то удивленно смотреть на Катю, а может быть, даже попросту дразнить ее: «Ага, у тебя двойка, а у меня пятерка!»
Мише и на самом деле все как-то везет на пятерки.
Ну, да это потому, что ему и учить-то особенно нечего. Подумаешь, первый класс!
Чтобы Миша не пришел в ванную мыть руки, Катя привстала и щелкнула задвижкой. Но тут в дверь постучали.
– Открой, Катюшка! – послышался властный Танин голос. – Слышишь?
Катя открыла.
– Ты что здесь делаешь? Иди в комнату.
Катя вздохнула и пошла.
– Ну, в чем дело? Рассказывай, – начала Таня, садясь с ней рядом на диван.
– Двойка… По естествознанию, – еле слышно ответила Катя.
– Это я уже знаю. Как это случилось?
Катя рассказала. Просто она забыла, что сегодня суббота, а по субботам и средам бывает «Неживая природа». К тому же в прошлый раз, когда Анна Сергеевна говорила про воздух и ветер, она, Катя, как-то не слышала…
– И неудивительно, – прервала ее Таня, – если у тебя самой в голове ветер.
Катя уткнулась в спинку дивана.
– Ну ладно, – сказала Таня спокойно, но твердо. – Горевать нечего. Я подумаю, что делать. – И Таня вскочила. – Сейчас мне надо ненадолго уйти. А когда вернусь, мы с тобой позанимаемся вместе.
Таня торопливо оделась, и входная дверь хлопнула.
«Ну вот, – с горечью подумала Катя, – никогда как следует не поговорит. Все ей некогда…»