И Кате показалось, что он чуть-чуть улыбнулся. Она быстро повернулась к нему и внимательно на него посмотрела. Нет, это ей показалось. Лицо у него было совершенно серьезное.
– Понимаешь, папочка, – продолжала Катя, вертя в руках толстый красно-синий карандаш, – случилось ужасное несчастье. Заболела Людмила Федоровна и пришла новая учительница.
И Катя в третий раз за сегодняшний день стала рассказывать – то по порядку, то сбивчиво – о том, что делалось у них в последнее время в классе. Рассказала про все – даже и про то, как она сказала Анне Сергеевне «несправедливо», и про то, как их распекал летчик, и про то, что было сегодня.
Отец встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину. Он слушал Катю, не останавливая и не прерывая ее.
– Так, так, – говорил он иногда, – понятно. Да-а…
И вот Катя кончила. Тогда он осторожно взял у нее из рук карандаш, положил его на место и остановился перед Катей, прислонившись спиной к столу.
– Ну что ж, Катюша, – сказал он, – бывает… Может быть, даже и не такое в жизни случается. Ты поступила правильно. Я бы тоже сказал – «по-пионерски». Настоящий человек, если он ошибся, должен смело и горячо исправлять свою ошибку – что называется, не жалея себя. Вот у нас тоже был такой случай.
Сергей Михайлович опять прошелся по комнате и, вернувшись, присел на край стола.
– Воротились мы однажды с полевых работ на базу, – продолжал он. – Приступили к обработке материалов. И вот… один наш сотрудник видит, что его помощник, совсем еще молодой парень, только-только институт окончил, что-то напутал в чертеже. Но, понимаешь, здорово напутал. Вспылил этот товарищ: «Вам, молодой человек, с такими знаниями, говорит, лучше бы дома сидеть, а не в экспедиции ездить. Тут вам не игрушки. Тут дело делают!» – и пошел, и пошел… Так его при всех отчитал, что тот, бедняга, весь в лице изменился – побледнел, покраснел. Смотрит на чертеж – и сам уже ничего от волнения не видит. Думает: если начальник нашел ошибку, – значит, она есть, а какая – понять не может. Все как будто правильно…
– А как его звали? – спросила Катя.
– Кого?
– Да этого, молодого?
– Павел Карпович Иваненко, но у нас его все попросту звали: Павлик.
– Ну и что же, – спросила Катя, – исправил этот Павлик ошибку?
– В том-то и дело, что ошибки никакой не было. Начальнику это показалось.
– Ой!.. – Катя даже привстала с места. – Не было!.. Ну и что же он сделал, этот начальник?
– Подошел к Павлику и как ругал его при всех, так при всех и сказал…
– Что сказал? – шепотом спросила Катя.
– А что тут можно сказать? «Извини меня, товарищ, я виноват перед тобой: прав-то ведь ты, а не я».
– Ну, а он что? – заторопила отца Катя.
– Он как-то растерялся, – в общем, оба растерялись…
– А как же начальник раньше не проверил? Надо было сначала проверить, а уж потом отчитывать…
– В том-то и дело, – сказал папа и хитро посмотрел на Катю. – Несколько дней потом его мучило, что он поступил несправедливо.
– А Павлик – что? Простил?
– Уж не знаю… Кажется, простил.
– Что же он сказал?
– Сказал: «Ничего, Сергей Михайлович, бывает…»
– Сергей Михайлович! Так это ты был, папочка?
– Да, дочка, я.
Катя с удивлением смотрела на своего отца. Она, девочка, не могла сразу признаться ему в своей вине, а он, взрослый, умный, так просто признался ей в своей ошибке. Значит, не побоялся, что она станет меньше уважать его и любить?
– Ну вот видишь, Кутеныш, – сказал папа, обхватив ее за плечи своей большой шершавой рукой и крепко прижимая к себе, – всякое с человеком в жизни случается… А только вот что я тебе по этому поводу скажу: когда сделаешь над собой усилие, осознаешь свою ошибку, – гора с плеч. Трудно, конечно, сознаться, что ты виноват. Но если уж сознался, не думай, что ты герой. Ведь мы с тобой только и сделали, что исправили ошибку. Так что зазнаваться не будем. А, дочка?
Катя засмеялась:
– Нет, папочка, не будем!
– Не такие уж мы с тобой герои?
– Нет, папочка, ты все-таки герой, – с убеждением сказала Катя. – Не оттого, что у этого Павлика прощения попросил, а вообще…
Папа засмеялся и крепче прижал ее к себе.
– Только почему, папочка, у тебя такие твердые пуговицы?
Сергей Михайлович задумчиво пощупал пуговицу пальцами:
– Вот этого уж не знаю… Наверно, чтобы в пустыне от солнца не растаяли. Ну а теперь пойдем обедать, а после обеда будем мой чемодан распаковывать. Я нарочно просил маму до твоего прихода ничего не разбирать.
Катя даже руками всплеснула:
– Ой, папочка, я всегда думала, что ты недогадливый, а ты, оказывается, догадливый. И даже очень!
Папин чемодан
Это был удивительный чемодан. Чего-чего только в нем не оказалось!
Раньше всего папа развернул полотенце и вынул оттуда бутылочку с заспиртованной змеей. Сунул руку еще глубже – и вытащил какие-то сухие, лохматые стебли, похожие на метелки.
– Это саксаул, – сказал папа. – А вот это очень опасный враг человека в пустыне – «каракурт».
И папа вынул коробочку. Внутри лежал маленький черный паук с ярко-красным пятнышком на брюшке.
– Каракурт? – спросил Миша и осторожно взял в руки коробочку. – Такой маленький, а уже такой опасный?