Обычные люди

— Конечно, рассказывал, — рассмеялась она. — Правда, никто этих записок и СМС не видел, потому что он сразу их уничтожил. Все по законам детективного жанра. Не забивайте себе голову, это затянувшаяся навязчивая идея старого больного человека.

Она развернулась и пошла. Я следила за ней, пока она не дошла до тележки.

Все было просто, понятно, но что-то тревожило. История с искусственными детьми не хотела меня отпускать. Я оглянулась — Андрей Анатольевич с дочкой и внучками неторопливо брели по дорожке парка и ели мороженое. Погода совсем для этого не подходила — к вечеру похолодало еще больше, моросило, с Невы тянул пронизывающий ветер. Зажглись фонари. Их теплый желтый свет смотрелся нерадостно на фоне черных туч, заволокших небо.

Я достала телефон, посмотрела время — пора ехать в кафе у Мариинки. Пошла к метро, на ходу набирая номер. Прощаясь, я думала, что мы вряд ли когда-нибудь снова увидимся и что точно никогда не будем писать или звонить друг другу. Мира была не из тех людей, которым можно запросто написать или позвонить.

— Да? — ответила она.

— Слушай, мне написал один человек, — сказала я и затормозила, не зная, как продолжить.

— Ого, очень необычно! — протянула она.

Я коротко рассказала об Андрее Анатольевиче и о встрече с ним. Она слушала не перебивая и не переспрашивая, и я с каждой минутой чувствовала себя все глупее, потому что история выходила бредовая — человек с психическим расстройством утверждал, что неизвестно где в Петербурге дозревает еще парочка младенцев, потому что тысячу лет назад он получил два сообщения, которых никто не видел. Но Мира внимательно дослушала меня до конца и хмыкнула, когда я закончила.

— Бред, конечно, хотя и увлекательный. Сколько времени, говоришь, он ищет детей?

— Я не уточняла, но, насколько поняла, с момента закрытия лаборатории. Лет пятнадцать примерно.

— Я спрошу у мамы, может, она что-то знает. Хотя его дочка права. Не нужно брать это в голову. Все закончилось, Нин.

Мы тепло попрощались, и я нажала на красную кнопку на экране, уверенная, что больше не услышу ее голос.

Пока мы ужинали с бабушкой, ответил Ваня. Я написала, что мы встретимся завтра, обязательно. Он прислал анимированный смайлик с поцелуем.

Давали «Снегурочку». Я ерзала на своем кресле и думала, что значит смайлик с поцелуем. Просто смайлик или что-то еще? Его мордочка увеличивалась и уменьшалась, губы блестели. Кроме смайлика в голову лезли младенцы, много младенцев. Была целая плантация младенцев, которые вызревали гроздьями под палящим солнцем.

Опера никогда меня особенно не привлекала, но я ни за что не призналась бы в этом бабушке.

— Тенор замечательный, — прошептала она мне, не отрываясь от сцены. Она шевелила губами, повторяя слова арии.

— Классный, да, — согласилась я.

Закончилось тем, что я задремала, склонив голову на плечо соседу, и бабушка увела меня в первом антракте.

— Скучно стало? — поинтересовалась она в такси.

— Просто устала, — почти честно призналась я. — Много всего было в последние дни.

— Это понятно. Бедная ты моя, — вздохнула бабушка. Она взяла мою руку и похлопывала по ней, пока мы не приехали.

Дома я сразу завалилась спать, и мне пугающе близко и реально снились младенцы со смайликами вместо лиц, растущие то на пальмах, то в пробирках, то в прозрачных пластиковых пакетах, в которых выращивали клонов. Женщина в черном костюме приземлялась на вертолете в место, отмеченное смайликом, и собирала урожай в огромные черные сумки на молнии.

Глава 27, с почти открытым финалом, которым заканчивается эта книга

Мира выполняла автотесты, когда мама в пятый раз напомнила про молоко.

— Ага, сейчас, только залью на сервак, — в пятый раз пообещала Мира.

— Скоро ужин, — пробурчала мама, закрывая дверь в комнату.

Мира прислушалась — мама прошагала на кухню, и там задребезжал кран и полилась в мойку вода. Сделав губами недовольное «пф-ф-ф», Мира встала и открыла дверь сама, потом вернулась за стол и наблюдала, как медленно бегут отладочные сообщения.

— Полночи мне с тобой сидеть, да? — сказала она ноутбуку. Он не ответил.

Крошечная комнатка с некоторых пор пугала Миру. Возвращаясь, она чувствовала себя в ней как в сейфе — не выбраться, если не откроют снаружи. С распахнутой настежь дверью казалось безопаснее. Причем у нее не было клаустрофобии. Ее не пугали ни лифты, ни туалеты, ни десятки крошечных комнатушек в отелях и съемных апартаментах, где ей приходилось останавливаться. Только комната в квартире на окраине Петербурга, где она выросла. Где вела расследование, куда исчез папа, и где узнала, что он умер.

Квартира была на девятом этаже, и из окна открывался красивый вид на пятиэтажки и парк за ними. Обычно обставленная комната. На полочках стояло несколько познавательных книг, пылились девчачьи безделушки, общее фото — родители с Мирой на море в купальниках, розовая рамка с ракушками.