Обычные люди

Я ходила по городу, сталкиваясь с прохожими. Серый свет, камень и пыль. Заходила в знакомые подворотни, останавливалась во дворах-колодцах, проверяла, на месте ли те трещины, которые я срисовывала, когда бродила по этим улицам ребенком. Трещины замазывали, фасады реставрировали, но я не чувствовала грусти или тоски, знала, что живописные трещины обязательно появятся в другом месте и ими будет любоваться кто-то другой. С лепнины и маскаронов облетит штукатурка, и туристы будут фотографировать их, ведь старое гораздо интереснее нового. Моя рука то и дело тянулась к телефону, я доставала его и включала камеру, наводила на отремонтированные фасады или на новые трещины, но, появляясь на экране, они теряли очарование, становились плоскими, неинтересными. И я прятала телефон в карман и смотрела, запоминая все просто так, как могла.

К вечеру пошел дождь, он вернул мои воспоминания о последней весне, о чудовищах, которые висели сейчас выставленными на другом конце земли, в солнечном Сан-Франциско, которые на самом деле были рождены здесь, и чуть не расплакалась от того, как все странно и необычно вышло. На город, и без того серый, дождь наложил дополнительный серый фильтр, смазал перспективу. Я вышла на Невский, встала под аркой и смотрела на прохожих. Как ни старалась, я больше не видела в них чудовищ. Ни мегалодонов, ни мозазавров, ни архелонов. По проспекту шли обычные люди: туристы, офисные работники, курьеры почтовых служб и ресторанов. Я моргала, смотрела сквозь пальцы, но ничего не менялось. Чудовища остались в прошлом. Я не знала, вернутся ли они когда-нибудь или останутся замурованными на фоне основного рисунка, и почему-то снова загрустила, хотя грустить было не о чем, наоборот, все было хорошо.

Телефон в кармане завибрировал.

— Не забыла, вечером в Мариинку? — поинтересовалась бабушка.

— Не забыла, — ответила я.

— В шесть в нашем кафе? — спросила она.

Перед спектаклем мы всегда ужинали в одном ресторане на Театральной площади.

— Угу.

— И будет здорово, если ты сменишь джинсы на что-нибудь более нарядное, — безапелляционно заявила бабушка.

— Ага.

— Угу и ага!

— Ага.

Она рассмеялась и отключилась. И, нажимая на отбой, я заметила сообщение. От того незнакомца с именем Андрей Анатольевич.

«Нам нужно срочно поговорить», — написал он и прислал свой номер. Я тут же набрала его и услышала в трубке голос, который как нельзя лучше подходил к фотографии на аватарке.

— Вы здесь, в Петербурге? — волновался голос. — Мне казалось, вы далеко.

— Совершенно случайно оказалась, — ответила я.

— Нам нужно поговорить, — продолжал Андрей Анатольевич. — Осталось совсем мало времени, может быть, совсем не осталось. Понимаете, я не могу говорить об этом по телефону, это может быть… опасно… хотя… хотя вряд ли. Это по поводу детей.

— Да, но откуда вы…

— Я сейчас на Петроградке. Знаете Александровский сад?

— Конечно, знаю.

— Я здесь с девочками, на аллее, которая ведет к зоопарку. Здесь еще камень…

— Да, я знаю, где это.

— Приходите, я буду вас ждать. — Его голос трепетал, волнение чувствовалось даже по телефону. Как у человека, которого давно никто не слушает, а он отчаянно пытается хоть с кем-то поговорить.

Я доехала до «Горьковской» на метро, шла по песчаным дорожкам к зоопарку. Дедушку и двоих внучек увидела издалека. Они сидели на скамейке, поодаль от лотков с шарами, игрушками, поп-корном и всего того, что продается на аллее, ведущей к зоопарку. Дальше стояла понурая пони в яркой попонке и с бантом на хвосте. Девочки наперегонки бегали к пони и обратно к дедушке, пони никак не реагировала на них. В парке было безлюдно.

Он показался мне старше, чем на фотографии в «Фейсбуке». Обычный дедушка с добродушной улыбкой. Такого я хотела бы себе, но у меня не было. Я подошла к нему, он смотрел на меня недоуменно, словно не ждал меня.

— Здравствуйте. Вы Андрей Анатольевич?

Он встал, опираясь на трость.

— Вы — Александра?

— Э-э-э-э… нет. Я Нина. Мы только что говорили по телефону.

— Извините, я думал, что говорил с Александрой Марковой.

— Я ее дочь.

Он вскинул на меня тусклые голубые глаза.

— Так, значит, вы… это вы… Извините, я, наверное, перепутал. Я писал вашей маме.

— Может быть, я могу вам помочь? — ответила я американской заученной фразой.

Он смутился, занервничал, поджимая губы. К нам подбежали девочки, с размаху врезались в дедушку, он пошатнулся. Не близнецы, но, наверное, погодки — почти одного роста и одеты одинаково. Они обняли дедушку и, улыбаясь, смотрели на меня, и я невольно улыбнулась им в ответ.

— Мои внучки, — сказал Андрей Анатольевич. — Идите поиграйте, — сказал он девочкам, и они послушались и побежали обратно к пони, оглядываясь на ходу. — Я, собственно, хотел рассказать… как неловко вышло… я хотел рассказать обо всем вашей маме, думал, она поможет… даже не знаю…

— Говорите. Я передам маме. И вообще — я обо всем знаю. О том, как мы родились, и все остальное. Знаете, мы даже встречались с Михаилом Юрьевичем.

— Да что вы? Как он? — оживился мой новый знакомый.