Обычная девушка

Борис вошел в кабинет и робко замер на пороге. Терсенов хмыкнул. Боится… Все боятся.

С той поры, как ушла Катя, он больше не брал в помощники женщин. И пил только по необходимости, перебиваясь случайными эмоциями. Полностью погрузился в работу, почти не бывал дома, дневал и ночевал в офисе. Димитрос ругался, обзывал его последними словами и пытался заинтересовать бесконечной чередой собственных девиц, но он даже смотреть ни на кого не мог. Ему не нужны были жалкие подделки. Ему нужна была Катя.

Он оторвался от окна и взглянул на секретаря.

Полянский переминался с ноги на ногу, глядя на него с опаской.

Костас хмыкнул.

— Хорошо, я отвечу. Соединяй.

Он прошел к столу и подвинул телефон. Мюнхен, партнеры, бизнес… Какое постылое однообразие…

— Налло, Нерр Меиер, — произнес Константин, настраиваясь на долгую беседу. — Фреуер мич, вон илхнен зу хорен…

Спустя полчаса он положил трубку и устало откинулся на спинку кресла.

— Что, Франк? — спросил у тихо проскользнувшего в комнату пса. — Соскучился?

Ретривер молча положил голову ему на колени. Франки был стар и не любил ненужной суеты. Он предпочитал выражать эмоции минимумом движений.

— Ничего, мальчик. Ничего, — чуть слышно пробормотал Костас, машинально поглаживая длинную шерсть верного друга и снова погружаясь в воспоминания, которыми жил последние несколько лет.

Рассвет окрашивал спальню в розоватые тона.

Сначала едва заметные лучи скользнули по стенам. Потом медленно поползли по полу, подбираясь к кровати. А потом они коснулись лица спящей девушки и замерли, словно залюбовавшись ее прекрасным лицом.

Катя безмятежно спала, не обращая внимания на утреннее солнечное нахальство. И казалась такой чистой и невинной… Губы приоткрыты, длинные ресницы чуть подрагивают, щеки разрумянились. Ангел. Его ангел. Только его.

Он до сих пор не верил самому себе. Вернее, не мог поверить, что способен на такие сильные чувства. Катиница… Она сумела забраться ему в душу и что-то изменить в ней. Растопить, расшевелить, вдохнуть жизнь…

Странно было не то, что ей это удалось. Странно было, что только сейчас он сумел разглядеть ее красоту. Так поздно. А ведь она красива. Очень красива.

Эта чистая гладкая кожа, чуть нежные, припухлые губы, манящие глаза… А руки? Длинные, изящные… идеальные. И грудь… Его сводила с ума ее маленькая, аппетитная грудь. Такая чувствительная и отзывчивая на его ласки. А ноги? Нет, ну, ноги-то он сразу заметил. Еще тогда, в кабинете, когда она уселась в кресло напротив и чуть одернула юбку, пытаясь прикрыть коленки. Стеснительная и, одновременно храбрая девочка, пришедшая устраиваться на работу.

Костас усмехнулся.

Катины ноги сводили с ума не только его. Он до сих пор помнил, как на них реагировали его партнеры.

Да, что там, партнеры. Взять их теперешнюю поездку.

Каждый раз, идя рядом с Катериной по узким улочкам или ужиная в ресторанах, он готов был растерзать пылких итальяшек, беззастенчиво отвешивающих ей комплименты и громко завидующих его счастью.

Готов был спрятать ее, скрыть ото всех, увезти.

И он и увозил. В другой город, в другой отель, в другое измерение. Лишь бы подольше быть с ней рядом. Наслаждаться лаской ее улыбки. Ощущать тепло ее рук.

Катя… Его нежная девочка.

Он не говорил ей о своей любви. Вернее, он и сам себе боялся признаться, что то чувство, что поселилось внутри, в сердце, и есть любовь.

Та самая, в которую он никогда не верил.

Костас осторожно коснулся Катиных волос. Темные, густые они рассыпались по подушке, красиво переливаясь в свете зарождающегося дня.

Он перебирал каштановые пряди, вдыхал их неуловимо-родной аромат…

— Костя?

Катиница открыла глаза и уставилась на него. Доверчиво и чуточку удивленно. Его всегда заводил этот ее взгляд. И та невинная радость, с которой она на него смотрела. И загорающаяся в зеленой глубине страсть.

— Спи, рано еще, — шепнул он, и тут же, в опровержение своих слов, не удержался и принялся ее целовать. Жадно, безудержно, ненасытно.

— Ко-о-остя, — обнимая его за плечи, простонала Катя и выгнулась, приникая к нему всем телом.

Он почувствовал, как напряглись горошины ее сосков, ощутил жар обнаженного тела и не сдержался.

— Катиница, — тихо выдохнул в самые губы. — Моя Катиница…

Костас прикрыл глаза. Сколько их было, этих неспешных, наполненных любовью рассветов и страстных бессонных ночей?

Много. И мало. Неизмеримо мало.

Что ж… Сам виноват. Сам все разрушил.

Он достал пачку "Треасурер" и дерганым, нервным жестом вытащил сигарету.

Зажигалка тихо щелкнула, и темноту кабинета рассеял маленький огонек.

Костя хмыкнул. Странная штука — одиночество. Раньше ему казалось, что одиночество — благо. Что оно приносит отдых от надоедливых эмоций и пустых, ненужных знакомств, помогает выносить суету деловых будней и является долгожданной наградой.

Когда-то, ему нравилось оставаться одному, вдали от людей и их невкусной энергии. Нравилось ощущать вокруг себя пустоту. Но сейчас… Сейчас все изменилось.

Ему было одиноко, и это одиночество его тяготило.