Обсидиановый храм

Понимая, что пока она не сыграет партитуру, ее тайный обожатель не покажет себя, она приступила к игре, которая не потребовала от нее особенного труда. К тому же она хорошо запомнила эту мелодию – именно она нарушала ее сон, именно она недавно доносилась сквозь хитросплетения подземных коридоров. Эта музыка была удивительно прекрасной, и при этом в ней не было ни грамма сентиментальности. Задумчивое, напряженное чувство, которое пробуждала эта мелодия, напоминала Констанс о давно забытых фортепианных концертах Игнаца Брюлля[90], Адольфа фон Гензельта[91], Фридриха Киля[92] и других композиторов эпохи романтизма.

Добравшись до первой каденции, она остановилась. А затем, когда звуки струн смолкли, она услышала голос, донесшийся из древних теней подвала. Этот голос произнес одно единственное слово:

– Констанс.

22

Констанс мгновенно узнала этот голос. Выхватив стилет, она вскочила с табурета клавесина, с грохотом отодвинув его. Откуда он донесся? Внутри Констанс взрыв унижения, возмущения и обманутых ожиданий смешался с потрясением и жаждой убийства.

«Он выжил!» – думала она, стоя в центре музыкальной комнаты и водя лучом фонаря из угла в угол, в поисках его укрытия. – «Каким-то образом он сумел выжить!»

– Покажись, – тихо прошипела она.

Но в комнате по-прежнему царила тишина. Констанс стояла, дрожа. Так вот, кто придумал все эти искусные способы ухаживаний. А ведь она позволила себе наслаждаться ими! Подумать только, она ведь так восхищалась орхидеей, которую – она теперь знала – открыл именно он и привез сюда, к ее тайным апартаментам. Она наслаждалась пищей, приготовленной им! Волна злости и отвращения прокатилась через все ее тело, дрожавшее не от страха, но от ярости. Он шпионил за ней! Преследовал ее! Наблюдал за тем, как она спит…

Луч фонаря ясно показывал: комната пуста. Однако в ней находилось несколько дверей и гобеленов, за которыми можно было спрятаться. Он был где-то здесь и, надо думать, тихо посмеивался над ее замешательством.

Что ж, если он хочет поиграть с ней, она согласна вступить с игру, но только на своих правилах. Констанс выключила фонарь, погрузив музыкальную комнату в непроглядную темноту. Похоже, он знал эти помещения довольно неплохо, и все же он не мог знать их настолько хорошо, как она.

В темноте у Констанс было преимущество.

Она выжидала, крепко держа стилет. Ждала, пока он снова заговорит и выдаст свое укрытие, чтобы сделать выпад в его сторону. Стыд и ужас того, как он играл с ней, все еще сжигал ее изнутри. Все эти изысканные приемы: блюда эпохи декаданса… превосходные вина… стихотворение с пером исчезнувшей птицы… его собственные переводы редкой книги… новый вид орхидеи, названный в ее честь… Не говоря уже о том, что он обнаружил, где скрывается ее сын – его сын – и сделал тхангку с его изображением!

«Мой сын»…

Тревога охватила Констанс, отодвинув на второй план даже ярость. Что Диоген делал – или, хуже того – уже сделал с ее сыном?

Она убьет его. Однажды она потерпела неудачу, но на этот раз она этого не допустит. Коллекции подвалов Ленга полнились оружием и ядами, которые могли поспособствовать ее намерениям. У нее есть масса возможностей вооружиться. Но в данный момент ее устраивал и стилет – чрезвычайно острый. При умелом обращении он был по-настоящему смертоносным оружием.

– Констанс, – снова послышался голос из темноты.

Он удивительным образом разнесся эхом по комнате и исказился ее каменными сводами, но в то же время оказался приглушен гобеленами. Сам звук его голоса наполнил ее смесью горечи и желчи – он также всколыхнул внутреннюю ярость, которая захватила ее не только эмоционально, но и физически.

Констанс метнулась вперед, в темноту, в сторону предположительного источника звука. Она вонзила лезвие сначала в один гобелен, затем в другой, чувствуя, что оно рвет и кромсает только ткань, но не тело. Снова и снова клинок вонзался в камень, лишая ее чувства удовлетворения ощутить, как он погружается в его плоть. Она продолжила метаться по темной комнате, натыкаясь на инструменты и спотыкаясь о витрины, уничтожая гобелен за гобеленом в тщетных попытках отыскать и убить Диогена.

Наконец, жар ее ярости поутих. Она поняла, что действовала, как сумасшедшая. То есть, отреагировала именно так, как и ожидал Диоген.

Констанс вернулась в центр комнаты, стараясь восстановить дыхание. Это помещение, как и большинство в этих подземельях, было оборудовано каменными воздуховодами для того, чтобы выводить отсюда вредоносные испарения. Должно быть, именно их он использовал, чтобы сбить ее с толку. Он мог находиться где угодно.

– Fils a putain![93] – прошипела она в темноту. – Del glouton souriant![94]

– Констанс, – снова прозвучало одновременно отовсюду и из ниоткуда. На этот раз тон Диогена был преисполнен нежности и печали.