Общий любимец публики

   Бурное поведение Анненьки настолько смутило Матова, что он решительно не знал, что ему делать с ней. Обезумевшая девушка и плакала, и смеялась, и повторяла свои безумныя признания.   -- Ник, мой милый Ник, ведь это не сон? Да? Я сейчас хотела бы умереть, умереть именно такой, какая я есть: чистая, любящая, счастливая... Ник, ведь тебе немножко жаль меня?.. Такая глупенькая барышня и такия слова говорит...   -- Анненька, если бы немножко благоразумия...   -- А, ты испугался?!.. Ха-ха... Такой большой, такой умный и вдруг испугался бедной, сумасшедшей девушки. Ник, ведь любовь -- страшное несчастие... да? А мне нисколько не жаль себя...   Было уже поздно, и Анненьку необходимо было доставить домой. Вероятно, доктор уже ждал ея возвращения со свойственным ему нетерпением. Но Анненька не позволяла повернуть извозчика.   -- Анненька, послушайте, ведь он все слышал...-- шепнул Матов, показывая глазами на извозчика.-- Так невозможно. Мы сейчас остановимся и пойдем пешком.   Анненька сразу присмирела. Когда разсчитанный извозчик уехал и они остались вдвоем на тротуаре глухой улицы, Анненька присмиревшим голосом заявила:   -- Я не хочу домой, Ник... У меня нет дома. Дайте мне умереть на улице...   Матов имел неосторожность засмеяться. Анненька отскочила от него, как ужаленная, и быстро зашагала но тротуару вперед, так что Матову пришлось ее догонять.   -- Анненька, вы разсердились на меня?   Она не отвечала. Так они дошли до самой квартиры доктора. Анненька остановилась на углу улицы, перевела с трудом дух и проговорила:   -- Теперь вы свободны...   -- Анненька, простимтесь по-хорошему,-- заговорил Матов.-- Если хотите, я, право, вас люблю, насколько могу любить...   Она засмеялась, посмотрела на него такими грустными глазами и ответила:   -- Все, что угодно, кроме милостыни... Боже мой, что вы наделали?!.. Для вас я ребенок, дурочка, игрушка...   Не протянув руки, Анненька побежала к своему дому, и Матов слышал, как она глухо рыдала. Он стоял и смотрел, как она подбежала к своему подезду, торопливо дернула за звонок и сейчас же скрылась в дверях, как ночная тень. Очевидно, доктор ее ждал. Матов зашагал к себе, повторяя:   "Бывают сны, а наяву чудней... А все-таки какая она милая!.. Нет, решительно, кажется, все несчастия сговорились, чтобы преследовать меня... Недоставало только этого милаго безумия".   На звонок Матову долго не отворяли. Потом за дверью послышался осторожный шепот.   -- Кто там?   -- Как кто?-- начал сердиться Матов.-- Отворяйте же...   -- Барыня не приказали...   -- Что-о?..   Взбешенный Матов начал стучать в дверь кулаками. На шум из-за двери послышался голос уже самой Ольги Ивановны:   -- Ваши вещи я отправила в гостиницу "Перепутье" и заплатила за номер за целый месяц...   -- Ольга, да ты с ума сошла?!.. Я сейчас потребую полицию, если ты не отворишь...   Опять шопот. Матов узнал уговаривавший голос Парасковьи Асафовны. Старушка отворила ему и дверь, а Ольга Ивановна скрылась.   -- Вы, кажется, все здесь с ума сошли!-- ругался Матов, раздеваясь в передней.   -- Ох, и не говори, голубчик,-- стонала старушка.-- Последняго ума решилась... Письмо какое-то у тебя на столе, а Ольга Ивановна его прочитала. Ну, потом и пошла куролесить... и пошла, и пошла...   -- Какое письмо?   -- А я почем знаю... Неграмотная я, так для меня все письма одинаковы, как перо на курице. Ох, горе душам нашим!..   Письмо было адресовано на имя Матова, но конверт оказался разорванным, и на самом письме стояла приписка карандашом, сделанная рукой Ольги Ивановны: "Все верно, а Николай Сергеич обманщик и негодяй". Письмо было анонимное и писано неизвестным Матову почерком, очевидно, измененным.   "Ник, вы попались в ловушку,-- писал анонимный автор,-- и попались очень некрасиво. У вас много врагов, но есть и друзья, которые вас жалеют и желают открыть вам глаза. Вы должны знать, по крайней мере, имя человека, который вас погубил. Это -- Вера Васильевна... Сначала она поссорила вас с Бережецким, а потом научила его поднять именно маленькое и ничтожное дело. Из большого процесса вы еще могли вывернуться, и даже вывернуться с некоторою помпой, а грязненькаго маленькаго дела присяжные вам не простят... В этом вся суть. Общественное мнение против вас тоже на этом основании... Бережецкий продолжает бывать у Войводов и, вероятно, получает надлежащия инструкции, как поступать дальше. Еще раз: берегитесь Веры Васильевны, как огня. Ваш доброжелатель".   -- Да, недурно!..-- пробормотал Матов, обращаясь к стоявшей в дверях Парасковье Асафовне.-- Вот что, старушенция, дайте-ка мне из буфета графин водки...   -- Голубчик, Николай Сергеич...   -- Не разговаривать!..   В буфете произошла настоящая борьба между теткой и племянницей. Ольга Ивановна старалась вырвать из рук старухи графин и кричала:   -- Не позволю у себя в доме скандалы строить!.. Я при собственном капитале и ничего знать не хочу! Он напьется и зарежет меня...   -- Оля, ведь он твой муж. Как ты смеешь препятствовать!..   -- Какой он муж! У него женой теперь подсудимая скамья. Отлились, видно, мои слезы...   -- Оля, побойся Бога!..   На шум голосов вышел Матов, молча вырвал графин из рук жены и ушел с ним к себе в кабинет.   -- Я тебя завтра же прогоню!-- шипела Ольга Ивановна.   -- Меня? Ну, это уж невозможно... Кроме паперти, мне и итти некуда... Тоже скажет!   Матов ходил в кабинете из угла в угол и пил водку рюмка за рюмкой, ничем не закусывая. Он сбросил сюртук, сорвал душивший его галстук и разстегнул жилет.   -- Да, недурно!..-- повторял он одну и ту же фразу, повторяя в уме анонимное письмо.-- Доброжелатель... Ха-ха!.. Очень недурно'.. Кругом все доброжелатели. О, милые люди, как вы все ошибаетесь!.. Нет, Матова не так-то легко похоронить!   Когда Матов выпил пол-графина, у него явилась мысль: а что, если этот "доброжелатель" прав? Ведь все возможно...   Водка сегодня не пьянила Матова, как он ни старался напиться.   -- Верочка, ужели и ты?-- думал он вслух.-- Другие, по-своему, может-быть, и правы... Но все эти "другие" не стоят твоего мизинца. Ах, Верочка, Верочка!..   Потом Матов вспомнил о сегодняшнем обяснении Анненьки, и ему стало жаль бедную девушку, помещавшую свой капитал совсем не в том балке. А ведь какая она хорошая, сколько в ней нетронутых сил и такой хорошей жажды жизни!.. Как она мило разсердилась, когда он так глупо засмеялся. В такие моменты женщины не выносят смеха...   Поведение жены, анонимное письмо, поцелуи Анненьки, любовь к Вере Васильевне -- все перепуталось в голове Матова, по мере того, как графин пустел все больше и больше. Кончилось тем, что он взял ручное зеркало и долго разсматривал свою красную физиономию с помутившимися от водки глазами.   -- Бедный, погибший "общий любимец публики"!..-- проговорил он наконец.-- Даже оправдание тебя не спасет, несчастный!..   Он заснул, не раздеваясь, и во сне опять ехал с Анненькой, которая опять целовала его и шептала свои признания, как сумасшедшая, причем ея лицо постоянно менялось.