Общий любимец публики

   Ольга Ивановна остановилась на мысли о "своем капитале" и больше ничего не хотела знать. С Парасковьей Асафовной у нея по этому поводу велась самая ожесточенная война. Старуха упорно держала сторону Николая Сергеича и доказывала с наивною уверенностью, что он даже и не может быть виновным.   -- А вот на суде-то все и разберут,-- повторяла Ольга Ивановна:-- кто чего стоит, тот то и получит.   -- Ну, про суд-то еще старуха на-двое сказала,-- спорила Парасковья Асафовна.-- Как они смеют, безстыдники, этакого человека судить? Николай Сергеич вокруг пальца их обернет... А тебе, Ольга, как будто и непригоже такия слова говорить: не чужой он тебе, Николай-то Сергеич.   -- Был муж, а теперь никто. Может, его на каторгу сошлют, так я-то при чем тут?   -- От тюрьмы да от сумы, милая, не отказываются...   -- У меня свой капитал: муж сам по себе, а я сама по себе.   -- Как же ты будешь жить?   -- А так, на соломенном положении.   -- Ну, и будешь ни два ни полтора...   -- И буду ни два ни полтора. Не одна я такая-то...   -- Ох, слабое женское дело, Ольга... Сегодня одна, завтра одна, а потом и пожалеешь совсем чужого мужчину, да еще какого-нибудь брандахлыста, в роде Щепетильникова. Ведь чаем его поила года с два, одного сахару сколько извела, а он вон что придумал... Правду старинные люди сказывали, что, не поя, не кормя, ворога не наживешь...   -- У вас, тетенька, все виноваты. Очень уж сладок вам Николай-то Сергеич, ну, и живите с ним сами, да еще дядюшку Артемия Асафыча прихватите. Полная акварель и выйдет.   -- Ах, Ольга, Ольга...   -- Что же, по-вашему, я должна кормить мужа, как убогаго? Теперь отдали его под суд, практики не будет, а денег у него не бывало; ну, и пусть идет к дядюшке Артемию Асафычу, который ему деньги на игру давал. Заодно уж им расчет иметь... А у меня, слава Богу, свой капитал!   Артемий Асафыч точно подслушивал эти переговоры и в одно прекрасное утро заявился собственною персоной, пробравшись через кухню черным ходом. Он имел какой-то умиленный вид, как человек, который пришел на исповедь. Парасковья Асафовна так и ахнула, а Ольга Ивановна встретила гостя без всякаго движения чувств, точно так и должно было быть.   -- Вот я пришел-с,-- виновато повторял Артемий Асафыч, приглаживая волосы на Голове и поправляя косынку на шее.-- Да-с, пришел-с... Потому как и мы имеем совесть, и при этом добрый я человек. Можно сказать, единственно от своей собственной доброты страдаю... Уели меня приказные люди!   -- Так, так,-- поощряла Парасковья Асафовпа.-- Совет добрый, только твоя доброта вышла хуже воровства... Есть у тебя стыд-то, змей?   -- Любезнюющая сестрица, даже весьма вы ошибаетесь, потому как я поверил злым людям -- и только-с. Обидно мне показалось, что Николай Сергеич обобрали у меня все деньги и сами же начали меня избегать, даже в том роде, как будто гнушались...   -- Что же ты теперь думаешь делать, добрый человек?-- спрашивала Ольга Ивановна.   -- А уж как Бог-с!   -- Придется, видно, тебе кормить Николая Сергеича. Будет, я его покормила, а теперь твоя очередь.   -- Что же, могу соответствовать, племянница. Мой грех -- мой и ответ. Я, можно сказать, в остервенение зверства пришел и готов-с...   -- На словах-то ты, как гусь на воде,-- язвила Парасковья Асафовна, хотя ей и нравилось все, что говорил "змей".   -- Бери всего, какой есть мой муженек,-- предлагала Ольга Ивановна, продолжая сохранять спокойствие.-- У меня свой капитал, как-нибудь обернусь и без мужа...   -- Что же-с, могу-с,-- смиренно соглашался Артемий Асафыч.   -- Вещей-то у него своих не очень много,-- продолжала Ольга Ивановна,-- так я тебе их пришлю... Тятенька не для того мне капитал оставлял, чтобы подсудимаго мужа прокармливать.   -- Даже с удовольствием всегда приму Николая Сергеича, ежели они пожелают-с,-- соглашался Артемий Асафыч.-- Что есть и чего нет, значит, все пополам...   "Да не змей ли!-- изумлялась про себя Парасковья Асафовна.-- Ведь улестит и меня, старуху... Вот человек тоже навязался!"   Матов почти не выходил из кабинета, и Ольга Ивановна злорадствовала по этому случаю, что и высказала дяде.   -- Ступай, утешай Николая-то Сергеича! Запали у него все пути-дороженьки. Раньше-то отбоя от гостей не было, а сейчас вышел от ворот -- поворот. Дружкам-то-приятелям, видно, до себя, а он сиди да посиди со своей одной головой... Прежде-то с женой было скучно, а теперь и жене бы рад, а жена не рада...   -- Не имею смелости, Ольга Ивановна, чтобы к Николаю Сергеичу глаза показать,-- обяснял Гущин.-- Совесть мучает, и даже весьма-с...   Артемию Асафычу, действительно, жилось тошно, и он начал бывать у Матовых чуть не каждый день. Парасковья Асафовна почти примирилась с ним, хотя и сердилась на свою женскую слабость. Ольга Ивановна, действительно, решила выгнать мужа и сделала бы это, если бы неожиданно не приехал сам Лихонин. Сибирский магнат был необыкновенно вежлив и обворожил Ольгу Ивановну своим обращением.   -- Заехал навестить Николая Сергеича,-- обяснял он, играя пенснэ.-- Слышал, что он не совсем здоров.   -- Нет, кажется, ничего особеннаго...   Лихонин просидел в кабинете Матова битый час, и Ольга Ивановна, подслушивавшая у дверей, только удивлялась, что они все время проговорили о самых пустяках. Стоило за этим приезжать!   Из других знакомых бывал старик Войвод, котораго Ольга Ивановна уже окончательно не понимала. Ему-то какая печаль? Сидел бы дома да караулил жену, дело-то лучше бы было, а то еще как раз сбежит с тем же Николаем Сергеичем. Парасковья Асафовна тоже ничего не понимала, хотя ей и нравилось, что Войвод никакого вида не показывает ни относительно жены ни относительно Николая Сергеича,   -- По городу-то во все колокола про Веру Васильевну звонили,-- обясняла она племяннице,-- а муж-то будто и слыхом не слыхал, не так, как ты. Домашнюю-то беду не в люди тащить.   Войвода возмущало то озлобление, с которым сосногорское общество отнеслось к бывшему общему любимцу. Все, точно наперерыв, старались выместить на нем затраченныя напрасно увлечения. Он защищал Матова в клубе и убедился, что неистовствовали главным образом добрые люди, как старик Ерохин. Получалась одна из наглядных несообразностей общественной психологии. Вера Васильевна ничего не знала об этих визитах мужа к Матову.   Прямым следствием появления в матовском доме Лихонина было то, что появился и доктор Окунев.   -- Забыл ты нас совсем, отец,-- корила его Парасковья Асафовна.-- Так бы и померли без тебя...   Доктор имел немного виноватый вид, хотя и старался держать себя непринужденно. Он посидел в столовой, поговорил о погоде и все посматривал, не войдет ли Матов.   -- Куда Аннушка-то запропала?-- поддерживала разговор Парасковья Асафовна.-- Слыхом не слыхать и видом не видать...   -- Что-то ей нездоровится,-- уклончиво ответил доктор.   -- Чего бы, кажется, по девичьему делу нездоровиться...   -- Случается...   Ольга Ивановна угрюмо молчала   "Прискочил все выведать, чтобы потом разнести по всему городу,-- соображала она.-- Вот как лебезит... Ох, уж эти друзья да приятели!"   Матов, наоборот, очень обрадовался доктору и долго жал его руку.   -- Ну, что новенькаго в городе?-- спрашивал он.-- Я ведь нигде не бываю... Знаете, как-то неловко.   -- Пустяки! У вас есть старые друзья, Николай Сергеич, которые и останутся друзьями.   -- Благодарю. Признаться, мне и самому как-то не хочется никуда показываться, пока не кончится это дело.   Доктор вынес из этого визита одно: именно, что Матов пьет фельдфебельским запоем и, вероятно, напивается на ночь каждый день.