Общий любимец публики

   Первое известие о предании Матова суду было получено в "детской" клуба вечером. Город еще ничего не знал, а клубные завсегдатаи уже обсуждали событие на разные лады. Войвод метал банк, когда услышал эти переговоры. По его мнению, судьба Матова была решена. Он сохранил свой вежливо-неприступный вид, продолжая игру. В душе он очень жалел Матова, погибавшаго исключительно благодаря своему легкомыслию.   -- Бережецкий -- молодец,-- одобряли враги Матова.-- Так обставить дело -- это не шутка. Главное, режет человека пустяками... И Семибратов влопался.   Другие жалели Матова и доказывали, что присяжные не могут его не оправдать. К числе последних был и старичок Окунев, раньше говоривший совершенно другое. Поднимался вопрос и о том, будет Матов бывать в клубе попрежнему или благоразумно будет сидеть дома.   -- Пока дело у следователя, он такой же человек, как и мы все,-- говорили клубные юристы.-- Еще вопрос, как разыграется дело... Все будет зависеть от присяжных.   -- Но все-таки есть уже подозрение, которое признано прокуратурой... Один этот факт достаточно говорит за себя. Значит, суд находит, что Матов мог совершить подлог...   -- Позвольте, это нужно доказать.   -- Ну, это другое дело. Оправдывают заведомых убийц... Это оправдание не есть доказательство для общественнаго мнения.   -- Все это формализм... Если бы разобрать дела каждаго, нашлись бы и не такия правонарушения. Мы их все знаем и молчим, потому что это не наше дело. Кто Богу не грешен...   Самыми строгими оказались именно те, за кем были именно такие нераскрытые грешки, а подлоги -- это такая простая вещь, которая практиковалась чуть не каждый день.   Всех интересовало, как отнесется к этому инциденту Лихонин, который тоже был не без греха и тоже состоял под судом. Сибирский магнат только пожал плечами и улыбнулся.   -- Я удивляюсь, какие пустяки вас интересуют,-- заметил он с ленивою улыбкой.-- Если бы Матова обвинили и если бы его отправили в места не столь отдаленныя, то-есть к нам, я с удовольствием предложил бы ему место на своих заводах. Таких людей нужно уметь ценить. У меня половина служащих из ссыльных, и я не имею права быть ими недовольным.   -- Вот если бы сибирским судом его судить,-- прибавил кто-то,-- лет бы на двадцать можно было затянуть дело... А там, за смертью обвиняемаго, все было бы предано воле Божией.   -- Да, сибиряки еще пожалеют о своих старых судах, когда отведают суда скораго.   Сибирские старые суды -- притча во языцех, и всем сделалось весело. Сибирския судебныя дела переходили из одной инстанции в другую, по весу, считая пудами, и достигали иногда почтеннаго обема пудов в двадцать. Посыпались анекдоты, и всякий считал долгом разсказать какой-нибудь редкий случай...   Возвращаясь домой, Войвод решил, что ничего не скажет жене. Дело Матова ее вообще волновало, и он не желал портить настроения. Все равно через несколько дней она узнает все, и он избегнет неловкаго обяснения. Подезжая к своей квартире, он увидел в столовой свет,-- значит, Вера Васильевна еще не спала.   -- У них гости,-- обяснил в передней Марк.   -- Кто?   -- Анна Евграфовна и Николай Сергеич...   Получалось что-то невероятное. Недоставало только, чтобы явился Гущин.   -- А, это ты, папа!..-- встретила мужа Вера Васильевна.   По ея лицу Войвод заметил, что она, хотя и была несколько возбуждена, но вообще в хорошем настроении. Матов пил кофе, то-есть, вернее, какой-то ликер. Он имел довольный вид человека, у котораго хорошо на душе.   -- Поздравьте меня, Иван Григорьевич,-- проговорил он, здороваясь с хозяином.-- Вероятно, вы уже все знаете.   -- Да, кое-что слышал...   -- Самое скверное -- неизвестность, а сейчас я -- величина совершенно определенная. Должен отдать честь Игнатию Борисовичу: он обставил дело дьявольски ловко!   Анненька, опустив глаза, ощупывала бахромку чайной салфетки. Девушка сегодня была как-то особенно мила, и Войвод удивился, что у нея руки совершенно холодныя, как "ледяшки".   "Какая милая девушка",-- невольно подумал Войвод, невольно удерживая в своей руке холодненькую ручку Анненьки.   И Матов тоже был сегодня как-то особенно мил. Он был именно самим собой. Войвод застал уже конец ужина, и Марк предоставил в его распоряжение только остатки -- холодную дичь и ростбиф.   -- Сейчас я, до некоторой степени, знаменитость,-- говорил Матов, прихлебывая из рюмки ликер.-- Что поделаете, если уж так складывается судьба!   -- Не судьба, а жизнь так складывается,-- заметила Вера Васильевна.-- В своей судьбе мы сами виноваты...   -- Я и не думаю кого-нибудь обвинять,-- ответил Матов.-- Напротив, мне даже жаль этого беднаго Семибратова, которому придется расплачиваться за чужую неосторожность. Впрочем, об этом не стоит говорить, как не говорят о семейных делах.   Анненька все время молчала, а потом поднялась и начала торопливо прощаться.   -- Куда вы торопитесь, Анненька?-- удивилась Вера Васильевна.   -- Ах, мне нельзя. Да и папа ждет...   -- Я могу вас проводить,-- заявил Матов.   Когда они вышли в переднюю, Войвод заметил, что жена следит за Анненькой ревнивыми глазами. Вот извольте понять женщину, когда она меняется каждыя пять минут. Матов что-то сострил, надевая шубу, и, кажется, не хотел замечать, что делается кругом.   -- Ах, как я его ненавижу!-- проговорила Вера Васильевна, когда за гостями затворилась дверь.   -- За что?-- машинально спросил Войвод.   Вера Васильевна посмотрела на него непонимающими глазами и только улыбнулась. Что он такое сказал? Неужели он, муж, не понимает, как она любит этого человека?..   Ночь была темная и ветреная. Сухой снег переносило с одной стороны улицы на другую, как песок. Кое-где жалко мигали керосиновые фонари, нагоняя тоску. Сани были узкия, и Матов поддерживал правою рукой прижавшуюся к нему Анненьку.   -- Что вы молчите, барышня?-- спросил он.   -- А вас это интересует?-- тихо ответила она.-- Да?   -- Как всегда...   -- Не лгите... Для вас я -- несуществующее лицо, Николай Сергеич. Бывают домашния собачки, любимыя кошечки, к которым мы привыкаем,-- так и я для вас.   -- Вы не совсем правы, Анна Евграфовна...   Ночной извозчик плелся с мучительною медленностью, точно задался специальною целью исчерпать до дна терпение своих седоков. В одном месте он хотел сделать поворот, но Анненька его остановила:   -- Налево, извозчик!   Матов хотел спать и не понимал, что за фантазия пришла в голову Анненьке возить его по пустым улицам спавшаго города. А впрочем, не все ли равно... Он покрепче закутался в свою шубу и в одном ухабе, чтобы удержать Анненьку, прижал ее к себе совсем близко, так что ея лицо очутилось совсем близко к его лицу. Она молча смотрела на него такими большими и покорными глазами. Он хотел немного отодвинуться от нея, но девушка схватила его за руку и прошептала:   -- Нет, сегодня ты мой...   Много раз в жизни Матову приходилось разыгрывать маленькие романы, но сейчас он как-то испугался. Для него Анненька была ребенок, с которым самое большее можно было пошутить. А она заговорила с ним, как женщина. Он даже не нашелся сразу, что ей ответить.   -- Мой, мой...-- шеитала Анненька, пряча свою головку у него на груди.   -- Анна Евграфовна...   -- Нет, нет, не нужно... Не убивайте меня. Я знаю, что ты меня не любишь... Но я счастлива... Я буду ходить за тобой, как твоя тень... Бедная, глупенькая Анненька, ведь ее нельзя не любить!.. Она такая хорошая... Ее нужно пожалеть, приласкать, приголубить, утешить...   Она обхватила его шею руками и покрыла лицо безумными поцелуями. Никакой вор, вероятно, не чувствовал себя таким вором, как сейчас чувствовал себя Матов. Недоставало только этого...   -- Анненька...   -- Милый, милый...-- шептала опав изнеможении.-- Только одно слово... Всего одно слово... Ведь я ничего не требую, мне ничего не нужно... Пожалей бедную, глупенькую Анненьку, которая сейчас счастлива. Ради Бога, молчи!.. Не нужно слов. О, как я безумно счастлива...