Общий любимец публики

   Вернувшись в комнату, Артемий Асафыч в изнеможении опустился на стул, на котором только-что сидела Анненька. Щепетильников шагал по комнате, покручивая усики.   -- Что, доволен, Павел Антоныч?-- как-то простонал старик.-- Да, можно сказать, что сняли вы с меня голову с Игнатием-то Борисычем... Как пить дали! Теперь мараль идет по всему городу, и все пальцами на меня тычут. Конечно, сестрица Парасковья Асафовна говорила в неистовстве слов, а ежели разобрать, так все сущая правда выходит. И Анна Евграфовна тоже правду тебе отчитывала... Да!.. Вы-то сухи из воды выйдете, потому как у вас все по закону, а я-то и засел, как журавль в болоте. Ни взад ни вперед... А кто меня затянул? Большой грех тебе, Павел Антоныч... Это ты меня тогда подбил предявить вексель, а я и обрадовался сдуру.   Щепетильников продолжал ходить и улыбался.   -- Да что ты молчишь-то, как китайский идол из чайнаго магазина?!..-- накинулся на него Артемий Асафыч.-- Пейте мою кровь, рвите живым мясом!.. Добрый я человек, вот вы и надели мне петлю на шею.   -- Пустяки, Артемий Асафыч... Пренебреги. Ты только представь себе: одно дело -- и я знаменитость. Ха-ха... Теперь все будут знать Щенетильникова. Раньше-то другие нагревали руки, а теперь наша очередь. Будет, поцарствовал Николай Сергеич, пора и честь знать.   -- Что же ему будет?-- в тысячу первый раз спрашивал Гущин.   -- Лишение некоторых особенных прав и преимуществ и легкая прогулка в места не столь отдаленныя. Мы за большим, голубчик, не гонимся... Зачем человека губить?   -- А это не погибель? Похуже всякой погибели... Ах, идолы, идолы безстыдные! Да ежели бы я знал... Ах, Боже мой!..   Положение Артемия Асафыча, действительно, было не из красивых. Ему доставалось со всех сторон. Каждое утро он, обыкновенно, отправлялся в Гостиный двор и бродил из лавки в лавку: тут поговорит, там узнает какую-нибудь последнюю городскую новость или сыграет в шашки, а теперь, как купцы только завидят, еще издали кричат:   -- Иди-ка, иди-ка, процент!.. А совесть у тебя где? Из-за полуторых сотенных билетов какого человека-то губишь!   -- Это уж как окружный суд, а моей тут причины нет,-- оправдывался Артемий Асафыч.   -- Дурака ты свалял и больше ничего. Плакали твои шесть тысяч... да. Как лишат прав Матова да пошлют в ссылку, с кого-то будешь получать свои шесть тысяч? Эх, малиновая голова!.. Потерпел бы, ну, по времю Николай-то Сергеич и разсчитался бы с тобой. Экая невидаль -- шесть тысяч. Не такия денежки он проигрывал в клубе, а ты, как осенняя муха, полез с векселем...   -- И то дурака свалял...-- уныло соглашался старик.-- Кругом меня обошли. Конечно, ежели человек сделается в отсутствии ума, так с ним делай, что хочешь...   -- А мы-то куда денемся без Николая Сергеича? Первеющий был адвокат... Такой словесности и не сыскать.   И без этих разговоров Артемий Асафыч уже давно раскаялся в своем поступке. Он искренно любил Матова и вдруг сделался его погубителем. Последняя мысль просто убивала, старика и не давала ему покоя. И любезнюющая сестрица, и докторская Аннушка, и купцы -- все были правы...   Чтобы на ком-нибудь сорвать сердце, Артемий Асафыч каждое утро, как на службу, отправлялся к Бережецкому.   -- Что вам наконец нужно от меня?-- сухо спрашивал Бережецкий неотступнаго клиента.-- Дело в суде, и оно не от меня теперь зависит...   -- Игнатий Борисыч, отпустите душу на покаянье!-- молил Артемий Асафыч.-- На коленках буду просить...   -- Я ничего не могу, милейший!.. Понимаете?   -- Игнатий Борисыч, а ежели у меня тоже совесть есть?   -- Ну, это уж ваше личное дело.   -- Я и присягу приму... А то возьму и скажу, что я сам подделал вексель. Мне-то все одно пропадать... Не дорогой товар.   Кончилось тем, что Бережецкий не велел принимать назойливаго старика. Тогда Гущин начал ловить его на улице, когда Бережецкий выходил из суда. Снимет шапку и кланяется.   -- Игнатий Борисыч, заставьте...   -- Ничего не могу,-- коротко отвечал Бережецкий.   Артемия Асафыча охватило настоящее отчаяние. Да, вот они все радуются, а каково ему, старому греховоднику. Попался, как кур во щи, и теперь расхлебывай кашу, которую заварили другие.   Бережецкий торжествовал. Лучшаго случая нельзя было придумать. Его правою рукою был Щепетильников, который первым увидал у Гущина роковой вексель. Когда разнесся слух об этом деле, то к прокурору поступило несколько заявлений относительно Матова, которыя тоже можно было пустить в ход. Тут дело шло уже о крупных суммах, но Бережецкий отлично понимал совет маски на клубном маскараде и откладывал большия дела, чтобы преподнести их, как десерт. Кто была эта таинственная маска,-- он до сих пор не знал. Верно было одно, что это была очень умная женщина, хорошо знавшая судейский мир.   -- Да, умно было сказано!-- восхищался Бережецкий.-- А остальное уж я сам придумал... Пусть ведет дело самый глупый начинающий адвокат, как Щепетильпиков. Превосходная картина получится... Дело безусловно верное, и присяжным ничего не останется, как сказать: "да, виновен". Прекрасно!   Одно время Бережецкий перестал ездить в клуб, где Лихонин вел крупную игру. Как прокурора, это его шокировало, а затем он лично не выносил этого сомнительнаго сибирскаго миллионера. Теперь же Бережецкий начал бывать в клубе, хотя и не поднимался наверх, в "детскую". Он принимал таинственно-меланхолический вид и на все разспросы отделывался стереотипною фразой:   -- Господа, всякое дело -- профессиональная тайна. Как священник или доктор, я не имею права разглашать того, что мне известно только как прокурору. В свое время все узнаете...   Мысль о таинственной незнакомке не оставляла Бережецкаго, и он нарочно бывал на семейных вечерах, чтобы узнать ее по росту, но голосу и по рукам. Но эти наблюдения ни к чему не приводили. Все дамы казались Бережецкому такими глупыми. Мысль о Вере Васильевне у него являлась несколько раз, но она как-то не вязалась с обстановкой дела. Бережецкий знал, что она была влюблена в Матова, а молва прибавляла, что она и сейчас влюблена в него, как кошка. Много сбивало его поведение самого Войвода, который сохранял с Матовым лучшия отношения. Потом, Матов бывал в доме Войводов, значит... Одним словом, получалась какая-то чепуха.   Время от времени Бережецкий завертывал к Войводам, но Вера Васильевна принимала его как-то сухо, ссылаясь на головную боль и общее недомоганье. О деле Матова она не заикалась ни единым словом, как и сам Войвод. Бережецкий начинал чувствовать себя обиженным и решал, что Вера Васильевна просто глупа, как и другия дамы.   -- Куда ей придумать такую штуку... Семерка какая-то!..   Каждый визит Бережецкаго для Веры Васильевны являлся настоящею пыткой, и она действительно делалась больна. Его торжествующая таинственность возмущала ее до глубины души. И такого человека она научила, как погубить Матова... Обыкновенно с мужем Вера Васильевна была откровенна, но о своем разговоре в клубе не говорила ни слова. Это было выше ея сил. Муж мог ей простить даже измену, но не такое низкое предательство из-за угла.   Об ея позорном поступке знала одна Анненька, но она вполне была убеждена в ея скромности, хотя в последнее время Анненька совсем изменилась и редко бывала у ней. С Анненькой что-то случилось, а что -- она не говорила.   После своего визита к Артемию Асафычу с Парасковьей Асафовной Анненька явилась к Вере Васильевне очень взволнованная и без всяких вступительных слов заявила:   -- Представьте себе, Вера Васильевна, этот Гущин знает все, то-есть что вы научили Бережецкаго, как повести дело.   -- Не может быть!-- возмутилась Вера Васильевна.   Анненька разсказала подробно, как оне ездили к Гущину и как он на крыльце обяснил им свои подозрения.   -- Даю вам самое честное слово, что я решительно никому не говорила ни одного слова!-- клялась Анненька.-- Как он мог догадаться?-- решительно не понимаю. Я его как-нибудь разспрошу...   Вера Васильевна была очень смущена, хотя и верила Анненьке до последняго слова.   Увлеченная своею мыслью, Анненька добилась того, что Артемий Асафыч обяснил ей весь секрет.   -- Дело самое простое, барышня... Уж я и так и этак раскидывал умом, потому как Бережецкому не обмозговать такого дела. А тут мне и пало на мысль: кто разссорил тогда Бережецкаго с Матовым? Помните, как дело вышло за ужином тогда?.. Все Вера Васильевна устроила, а потому некому другому было окончательно-то научить Бережецкаго. У ж это верно-с и даже весьма просто-с... Такия дамы особенныя бывают-с...