Соль набрала в грудь побольше воздуха и выдохнула, стараясь успокоиться, наверняка используя какую-то корейскую технику. Изо рта у нее пахло мятой. Аромат тут же перенес Ноа в момент их последнего поцелуя. Освежающего, как глоток зимнего воздуха. Как то, чего ему не хватало. То, что он хотел ощущать вчера вечером вместо вкуса дайкири на своих губах.
– Так когда ты вернешь мне проигрыватель с пластинкой? И если вдруг я найду на нем хоть одну царапину, сверну тебе шею, ясно?
Ноа тряхнул головой. Больше никаких мыслей об этой зануде. Особенно о поцелуях с ней. Фу. Как он вообще мог подумать об этом. И как вообще мог этого
– Занесу сегодня, – наконец ответил Ноа на вопрос Соль, – и специально поцарапаю. Оборванке – оборванные вещи.
Он встал из-за стола, держа в руках пакет молока.
– А вот это уже оскорбление, дебил, – огрызнулась Соль. – И вообще, никто не говорит «оборванные» вещи.
Но ее поучения и смех Эбель он уже плохо слышал. Потому что видел перед собой лишь красотку Армиру.
На урок искусств Ноа и Армира опоздали: были заняты более интересными вещами, чем очередной рассказ о любимом художнике мисс Моретти, да Винчи. Хорошо, что в субботу было всего две пары: живопись и литература. Что на той паре, что на другой Ноа планировал поспать. Сесть в конце кабинета, подмять под себя пиджак и под старый саксофон, скуление которого Соль называла джазом, провалиться в мир дремы и сновидений. Но все задние парты были заняты теми, кто вчера на вечеринке Ноа вылакал минимум бутылку рома. Их отекшие лица лежали в ряд на партах.
– А вот и вы, мистер Ноа, мисс Лейзвуд, – Бруна не была расстроена их с Армирой опозданием. – Заходите скорее, miei cari[10], занимайте свободные места.
Мисс Моретти поставила холст на подрамник и, взяв в руки палитру с кисточкой, продолжила объяснять студентам, как рисовать очередной шедевр, лучший из которых украсит одну из стен в академии. В кабинете пахло шоколадом и ванилью. На аккуратно прибранном столике мисс Моретти стояла чашка. Рядом на салфетке лежал недоеденный кусок пирога. И крошки. Много крошек…
– Сегодня я расскажу вам о приемах, которые в живописи использовал сам Леонардо. Покажу все на примере его работ, а потом мы вместе напишем собственную картину. Можете повторять за мной, а можете импровизировать. – Мисс Моретти поправила фартук, обтягивающий ее пышную фигуру. – Или же наслаждайтесь музыкой. Сегодня вместо субботнего джаза я включила вам Алессандро Скарлатти, итальянского композитора эпохи барокко.
Ноа не заметил, как Армира подсела к своим друзьям и заняла место, на которое претендовал он.
– Ну же, мистер Эдвин, поторопитесь, а то пропустите самое интересное.
Ноа оглядел кабинет. Нашел Реджиса, сидящего у окна, Ребекку, целующуюся с каким-то «фиолетовым», и Соль, которая, кажется, даже не обратила внимание на мешающего всему классу студента. Собрав длинные волосы в высокий хвост и выпустив фиолетовые прядки у лба, она надела наушники и начала покачивать головой в такт музыке. А потом закатала рукава отвратительной, будто бабкино тряпье столетней давности, рубашки. Соль всегда была неуклюжей: уже умудрилась заляпать академическую жилетку светлой краской. Свет падал на ее тонкую, исполосованную следами цепочек шею и костлявые запястья. Запястья, которые Ноа сразу захотел поцеловать.
– Мистер Эдвин. – Рука Бруны легла ему на плечо и аккуратно подтолкнула к партам.
Ноа махнул головой, прогоняя мерзкий образ зануды из своей головы и, извинившись перед преподавателем, показательно прошел мимо Соль. Эбель, сидящая рядом с ней, что-то писала в своем блокнотике, но, завидев приближающегося Ноа, резко закрыла тетрадь и запихнула в сумку.
– И это
Ноа бросил сумку на парту и громко упал на стул, будя спящих скур.
– Я не пялился на Соль, – сказал Ноа, смотря прямо на нее.
– Ага, – ухмыльнулся Реджис.
– Ага, – передразнил Ноа.