Обрученные с Севером

Таким образом, Александр Конрад оказался на архипелаге 20 июня, а идущий вместе с ним штурман лишь 25–го. И это при том, что все остальные даты и события в их дневниках полностью совпадают!

Кроме того, в ситуации, когда все дни тянутся однообразной вереницей, трудно «не заметить» бегство двоих человек и удержаться от соблазна занести это происшествие в свой дневник, пусть даже не называя имен. Однако Конрад этого почему‑то не сделал. Не упомянул он и о неожиданной встрече с беглецами на Земле Александры. С 20 по 25 июня 1914 года в дневнике Альбанова упоминаются почти все участники, покинувшие вместе с ним судно. Конрада и Шпаковского в этом списке нет. Почему штурман не назвал беглецов по имени? Мне видится, что для человека сурового, но, безусловно, благородного, расстрелять беглецов на месте, как это было в экспедиции Грили [58], Валериану Ивановичу было бы легче, чем придать факт бегства публичности. Но совсем не рассказывать об этом бессмысленном поступке матросов он тоже не мог, потому что это, в определенной мере, инициировало череду последующих трагедий ушедшего с судна отряда.

Но я отвлекся. Далее штурман в своем дневнике пишет о своих безымянных беглецах:

«Попутно они прихватили с собой пару лучших сапог Аушева, почти все теплые вещи, принадлежащие Максимову, мешок суосарей весом в 23 фунта, двустволку и все, около 200 штук, дробовые патроны, (…) дюжину коробок спичек, бинокль, при нем был маленький компасик, запаянную жестяную банку с почтой и документами и… единственные наши карманные часы, принадлежащие Смиренникову».

…На ветру старые карманные часы быстро холодят ладонь. Полуисгертые инициалы на найденной ложке «П. С». Постой, постой! Ну, конечно же, Павел Смиренников! Его ложка, его часы. Но ведь часы и ложку мог забрать у умершего кто‑либо из спутников! Мог и наверняка забрал бы, поэтому, как ни хотелось сразу же сделать свои выводы, но придется ждать возвращения в Москву. Нужно попытаться найти родственников этих людей и провести генетическую экспертизу.

Как бы там ни было, а день 27 июля вышел очень насыщенным в плане находок и эмоций, и мы, преисполненные смешанным чувством усталости и удовлетворенности, возвращались по леднику в свой базовый лагерь. Но проказница Арктика потому до сих пор и манит к себе людей, что для нее совершенно неважно, какой на дворе год: 1914–й или 2010–й. Возвращаясь на «ночевку», мы попали в сильнейший туман, видимость упала до двух метров. Складывалось ощущение, что выпростанная вперед рука пронизывает молоко и воздух можно потрогать руками. От моря пришлось оттягиваться подальше, так как количество трещин на леднике и их ширина резко увеличивались ближе к урезу воды, так что местами можно было неожиданно оказаться на краю ледяной бездны. Звуки моря тонули в густом тумане, и удаленность от береговой линии не позволяла ориентироваться на шум прибоя. Два навигатора в группе только сбили нас с панталыку — они показывали совершенно по–разному записанные треки возвращения. Остановившись для принятия решения, достали старый добрый компас, и тут кто‑то вспомнил, что на одном из GPS записан этот же путь, но… с борта вертолета, и по нему мы стали поджиматься к куполу ледника. Вот так, даже имея современные приборы, можно легко оказаться в затруднительном положении. Каково же было тем, кто, имея только непроверенный хронометр и секстан, который при отсутствии солнца просто ненужный кусок железа, шли, гонимые тягой к жизни, по бесконечным просторам архипелага практически на ощупь!

Вдоволь позубоскалив на тему «как далеко мы могли бы уйти за улетевшим вертолетом», примерно через час мы спустились с морены на юге мыса Ниля возле нашего лагеря. В кухонной палатке нас уже поджидал горячий чай с сухариками… Сухарики! Сколько раз во время своего ледяного странствия мечтали о них штурман и его спутники!