Обрученные с Севером

Тем временем совсем рядом всполошился металлодетектор. И снова с замиранием сердца пришлось растаскивать камни. Когда сняли первый слой, сигнал существенно усилился. Но дальше базальт был прочно спаян вечной мерзлотой. Опять греем воду для растопки льда. Клубы мягкого пара оседают у Андрея на бороде и ресницах. Посмотреть со стороны — снежный человек, не иначе. Но вот на глубине около полуметра блеснула идеально сохранившаяся посеребренная ложка. Аккуратно смываем глиняный слой. На ручке четко выбитое клеймо изготовителя «HENRY LAWRYL PLYMOUTH». Переворачиваем ложку и видим… инициалы хозяина! Всего‑то две буквы, полустертые неаккуратно накарябанные через точку две буквы — «П. С.». Это уже серьезная зацепка! Невозможно описать в книге, что чувствуешь, когда извлекаешь все эти находки из неподатливого чрева Великого Севера. Ведь про каждую из этих вещей Альбанов писал почти сто лет назад! Мы, живущие этой историей последние годы, прикасались к ним почти благоговейно. Время как будто случайно, на призрачный миг, раздвинуло рамки дозволенного, и перед нами, пока еще скрытые вязким туманом, шагали суровые образы смелых людей, уходящих колонной в бессмертие:

«Как в белом одеянии, лежит и спит красавица «Св. Анна», убранная прихотливой рукой мороза и по самый планширь засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршанием, как цветы, осыпаются вниз на спящую. С высоты судно кажется уже и длиннее. Стройный, высокий, правильный рангоут его кажется еще выше, еще тоньше. Как светящиеся лучи, бежит далеко вниз заиндевевший стальной такелаж, словно освещая заснувшую «Св. Анну». Полтора года уже спокойно спит она на своем ледяном ложе. Суждено ли тебе и дальше спокойно проспать тяжелое время, чтобы в одно прекрасное утро незаметно вместе с ложем твоим, на котором ты почила далеко в Карском море у берегов Ямала, очутиться где‑нибудь между Шпицбергеном и Гренландией? Проснешься ли ты тогда, спокойно сойдешь с своего ложа, ковра–самолета, на родную тебе стихию — воду, расправишь широкие белые крылья свои и радостно полетишь по глубокому морю на далекий теплый юг из царства смерти к жизни, где залечат твои раны, и все пережитое тобою на далеком севере будет казаться только тяжелым сном?

Или в холодную, бурную, полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звезд, ни северного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным, треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного до сего времени ложа, с грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь сами и ломая все на палубе?

В предсмертных конвульсиях затрещат, ломаясь, все суставы твои, и через некоторое время лишь кучи бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы. А у ближайших ропаков кучка людей в темноте будет в отчаянии спасать, что можно из своего имущества, все еще хватаясь за жизнь, все еще не теряя надежды…»[56].