Образок

Мы иногда вспоминали, как в детстве, по дороге к метро, исступленно спорили, что лучше: «Оливер Твист» – ее любимая книга или «Дэвид Копперфилд» – моя любимая. Мы продолжали этот забытый разговор и смеялись, так ничего не доказав друг другу.

Я очень любила слушать, как Туся смеялась и как чихала. Она смеялась и чихала совсем тоненьким голоском, преходящим в писк, и все кончалось на пронзительное поросячье «и»:

– Чхи!

– Хи-хи-хи!

Обе мы мечтали всегда о собаке, а в идеале – о собаке и о лошади. Туся раз в неделю выгуливала соседских афганских борзых, Ганю и Машу. У Гани была голубоватая шерсть, а у Маши – розовая. У борзых родились дети, но родители Тани отказались взять щенка.

Когда щенки были совсем маленькие, похожие на лопоухих крысят с острыми кожаными хвостиками, Туся видела, что один из щенков обкакался, причем рядом с выделениями извивался длинный белый глист. Щенок заинтересованно его обнюхал, и, похоже, готовился заглотать обратно. Тут розовая Маша подскочила и, отшвырнув щенка носом, не мешкая съела глиста, чтобы не вводить ребенка в соблазн. Вот какая бывает собачья любовь!

Иногда Туся спрашивала меня, как я ее люблю, как лошадь или как собаку. Я ее любила как лошадь. Лошадь была сильнее меня, и, скорее всего, умнее. Туся любила меня как собаку. Собака – друг человека.

После девятого класса, летом, Таня вдруг решила заработать денег, а заодно немного поездить. И нанялась в археологическую экспедицию во Псков.

Из Пскова я получила от нее несколько писем. Я узнала, что жила она в палатке с одной молодой женщиной и что в Тусю влюбился красавец-шофер Дима.

Когда мы встретились в сентябре, я ее не узнала. Таня больше не сутулилась, держала голову чуть набок и не стеснялась большой груди.

В тот день я захватила с собой маленький нательный образок. Его я выменяла на три пачки жевательной резинки у одноклассника. Образок состоял из миниатюрной деревянной иконки Николы Угодника, чудесно выписанной маслом, и серебряного оклада, крепившегося к иконке крохотными серебряными гвоздиками. Я решила подарить этот образок Тусе, но почему-то передумала. Хотя показать показала.

Таня разглядывала образок, а я сказала, что гвоздики можно вынуть и посмотреть лик Николы без оклада. Мы вынули гвоздики, а когда стали всовывать их обратно, оказалось, что одного не хватает. Я расстроилась. Еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться, я стала прощаться с Таней. Про себя я была уверена, что это из-за нее потерялся гвоздик.

Вскоре я узнала, что Туся подружилась с той женщиной, которая жила с ней в палатке. Женщина оказалась просто Ирой, девицей двадцати двух лет. Она ушла из какого-то «неинтеллигентного», по ее словам, вуза, и теперь они с Таней готовились к поступлению на истфак. И родителям Тани Ирина тоже очень нравилась.

Когда она пришла к ним в первый раз, Тусино семейство обедало. Ирину пригласили за стол. Танин отец резал огурец и кусок отскочил в Ирину тарелку. Она тут же схватила его и съела. Родители, да и сама Таня, были потрясены. Туся потом мне говорила восхищенно:

– Ты представляешь, взяла и съела. Как она все-таки свободно себя держит!

Свидания наши стали реже. А однажды Туся совсем некстати сказала:

– С Ириной мне очень интересно. Очень.

Так продолжалось около года. Туся и Ирина поступили в университет на исторический факультет. Но вскоре у Тусиного отца случились неприятности на работе. Решено было переезжать в другой город. Туся забрала документы из университета, получила там характеристику, и они уехали, точно даже не зная, куда. Сначала в Тарту, а потом, может быть, еще куда-нибудь.

Несмотря на охлаждение между нами, Таня обещала написать мне из поезда и отправить письмо с первой же станции.

Однако письма от нее я так и не получила.

Ульяна Сергеевна

После баб-Саниной смерти мне сразу стало не с кем жить на даче. У второй бабушки были свои дела, родители отдыхали обычно осенью или зимой, а летом работали. Нюра успела к тому времени выйти замуж. И мама решила обратиться к кому-нибудь из соседей.

В новом районе, куда мы перебрались из старого особняка, у нас была малогабаритная двухкомнатная квартира, где под линолеумом лежали цементные плиты, а ноги стыли даже в жару.

Соседи оказались тихие: все пенсионеры – и сверху, и снизу, и по бокам. Шумно у нас бывало только в двух случаях: во-первых, когда сосед сбоку кашлял во сне, и, во-вторых, когда собака соседки сверху катала по полу резиновую игрушку. Даже трудно себе представить, во что превратилась бы наша жизнь, будь соседи чуть-чуть пошумнее.

Однажды мы с Витей возились, и я шлепнулась навзничь, залепив себе по носу коленкой. Я взвизгнула и разревелась. Тут же раздались требовательные звонки в дверь. Все наши соседи – и сверху, и снизу, и по бокам – пришли узнать, что случилось.

Так вот, мама решила попросить одну из соседок, одинокую старушку Ульяну Сергеевну пожить летом со мной на даче.