Обратной дороги нет

Игнашка, который на своем «кону» без дела слонялся по деревне, в это время оказался у сарайчика. Сидя на своих саночках, он снизу ревностно наблюдал за тем, как скупо сыпалась мучица в тару Пауля.

– Нох айн маль… чуть-чуть! – жалко улыбаясь, попросил Петер.

– Маль? Сам знаю, что мало! – сказал серьезный Мыскин. – Экономия! Во! – он потряс перед лицом Пауля двумя пустыми мешками. – Вам бы все за один день слопать! А кто пополнит, а?

– Я, я! Экономие! – согласился Пауль. – Абер… нихт кушайт – нихт арбайтен.

Мыскин немного подумал и извлек из картонной коробки две банки тушенки.

– Возьми еще вот! – сказал он. – Не шибко харчисто на всю вашу ораву, а дух придаст. И для настроению. Подвоза-то, сам видишь, нету. Ветры, морозы. И связаться с центром радист не может, так что неизвестно, подвезут что-либо в ближайшие дни? Словом, бери, дорогой товарищ, что даю. Послезавтра, может, и того не будет… Все! Ауфвидерзеен!

Немец с мешочком и пестеркой понуро отправился к овину. И тут же Мыскина окликнул, глядя снизу вверх, в открытую дверь, безногий Игнашка. Между культями на саночках у него тоже была зажата пестерочка, такая же, как и у Пауля, только чуток поменьше.

– Слышь, продуктовый царь! – окликнул Игнашка Мыскина. – Отсыпь и мне хоть чуток белой мучицы!

– Ты рази не слыхал, что я немцу втолковывал? – сердито спросил Мыскин. – Кончаются продукты. И мука тоже!

– Мне саму малость, хоть с ладошку… Веришь-нет, я белых-то олабышей и до войны не ел. У нас рожь да ячмень, серая жизня…

– Не могу.

– Выходит, я хуже немцев? Да? А я, замежду прочим, где, думаешь, ноги оставил? На фронтах! С има же сражался.

– Да ладно, знаю, где ты их оставил, – проворчал кладовщик. – В сугробе по пьяному делу.

– Ну а хоть бы и так, – выражение лица Игнашки сделалось плаксивым. – От энтого, думаешь, мне на душе легше?

– Ладно… – Мыскин спустился с ковшом вниз и отсыпал Игнашке в пестерку немного муки. – Езжай!.. На еще сахарю! – и он бросил в руки безногому голубоватый обломок рафинада.

Игнашка, прочно установив пестерку между ног, довольный внезапно привалившей ему удачей, продолжил свой путь. Он ловко проскользил на своей опорке мимо овина. Остановился, повел носом по ветру. Увидел всего в снегу Кешку, бредущего с самодельными санками на горку.

– Слышь, малой! Поди сюда! Убоняешь-то носом?.. Немцы кандер варят, с мясной консервой. Порато духовитый.

– Ну и чего? – Кешка по росту был вровень с инвалидом и оттого разговаривал с ним, как с равным. Да никто всерьез Игнашку в Полумгле и не воспринимал.

– А мы, выходит, хужее фашистов? Политически обидно. Гладко живут, гады. Вот я и думаю, чего бы им такое сотворить? Может, давай им клопомору в котел наллям!

– Ты чо, сдурел? Помрут ить!

– Да не! Проверено. Я сам как-то нечаянно клопомору выпил. Ничо. Только до свово нужника будут порато шибко бегать… Во смеху-то будет!

– Не, не хочу.

– Понятно! И ты до их с сочувствием! То-то, я гляжу, тот здоровенный немец до вас бегает.

– Ты тоже до нас бегаешь, когда жрать захочешь, – Кешка задумался, обиженный подозрениями Игнашки. – А клопомор у тебя есть?

– Я думал, может, у вас, – ответил бестолковый Игнашка.

– Чего ж ты базланишь?

Шмыгнув сопливым носом, Кешка уже собрался уходить. И тут Игнашку осенило:

– Слышь, Кеха, а тебя в пионеры уже приняли?

– Еще в прошлом годе.

– А я в партию заявление надумал подавать… Вот и давай врагам совецкой власти чего-нибудь шебуршнем!

– Чего?

– Думаю… А может, это… Может, ты им в котел насцы! Тоже будь здоров сколько смеху будет!..

– А как? – идея Кешке понравилась. – Там же повар все время при казане.

– Энто я беру на себя, – совсем оживился Игнашка. – Я его на раз отманю!

На своих салазках Игнашка двинулся к полуоткрытой двери овина, заглянул:

– Пауль! Ком! Курить!

– Раухен? О, я! – обрадовался Пауль и, отложив половник, пошел на улицу.

Игнашка своей «козьей ножкой» заманил повара к поленнице и лишь там дал ему бумагу и зачерпнул в кармане табаку. Пока Пауль скручивал цигарку, Игнашка достал из карманов поношенной шубейки кресало и трут. Высек искры. Пауль прикурил.

– О, безе табак!

– Да уж не слабый!.. Ишшо тяни. Наскрозь пробьет, как пуля.

Тем временем Кешка, подставив чурбак, морщась от жгучего пара, справлял малую нужду в казан с допревающим кандером.

Встретились они неподалеку от овина.

– Ну, как? Успел? – спросил Игнашка, уцепившись в Кешкины санки и катясь по снежной тропе. – Мы с поваром по две цигарки выкурили. Потратился!

– Успел, чего там.

– А хорошо наллял?

– Аж с пеной, будто бражка, – отвечая, кривился от боли Кешка.

– Представляю тебя к высокой награде! – Игнашка вынул из кармана кусок сахара, доставшийся ему от Мыскина, сдул с него табачные крошки и протянул мальчишке. – Сахарь – важный продукт!.. А ты чего кривишься?

– Чего, чего! Паром обпек – вот чего!.. Тебе бы так-то!

– Не горевай, Кешка! До свадьбы заживет.

Солнце еще не упало за леса, и Феония, управившись со скотиной, стала пораться у печи. И с удивлением услышала в своем дворе непривычные звуки: Х-хэк!.. Х-хэк!