Обратной дороги нет

Цыганка быстро раскинула колоду карт на чемодане. Накрыла «портрет» – короля червей – двумя закрытыми «фортунками», разбросила карты «колодцем».

Анохин взял карту.

Цыганка с интересом поглядывала то на карты, то на молоденького офицера.

– Не дрейфь, Емеля! – подбодрил товарища Пунькин. – Щас выйдет тебе любовь до гроба, блондинка с хорошими харчами и облекательная в смысле фигуры…

Но старуха вдруг нахмурилась:

– До любови погодить надоть, касатики… Выходит тебе, парнишечка, неожиданное известие в казенном дому и дальняя дорога с большими хлопотами, – сказала она Анохину. – И вокруг нехорошо… враги какие-то… то ли будущие, то ли прошлые. Видишь, какая шестерка пик, перевертышем, рядом с восьмеркой треф… И все в ближний час.

– Какие еще враги! – загалдели оба напарника Анохина. – Мы уже нахлебались. Может, на фронте?

– Не знаю, – пробормотала цыганка. – Не на фронте. Карты по-другому легли. Они говорят, не я. Гляди, какое окружение! И свита… И король трефовый перевернутый. Десятка бубен и десятка пик, обе перевертышем – это что? Не фронт. Какое-то хлопотное путешествие… И пики острием вниз. Нехорошая дорога, касатик. И враги вокруг тебя. Разве это мой язык говорит? Карты…

– Пустое, мать, – Емельян положил на чемодан красненькую «тридцатку». – Гадай другим. А я своих врагов увижу, когда на фронт вернусь. А на ближний час вокруг меня друзья.

И он поблескивающими глазами посмотрел на Шевченко и Пунькина. После справки с лихой подписью, после спирта они казались ему братьями. Старшими.

С хохотом они ушли от цыганки. Шагали по выметенному от листьев тротуару. Возбужденные от выпитого, веселые, радостные.

Пунькин углядел по пути закусочную и вопросительно посмотрел на Шевченко:

– Грамм по сто пятьдесят можно… для протрезвления, – согласился Шевченко и, взглянув на Анохина, заботливо добавил: – А тебе только «фронтовые». Сто.

В шалмане было накурено, гулко. Здесь кантовались, ожидая своих поездов, отпускники, демобилизованные, командировочные, тыловики и фронтовики. Пили, осторожно оглядываясь, доставая бутылки и стаканы из-под клеенчатых скатерок. Заедали выпивку дарами местных огородов, помидорами, огурцами, репой. Вскрывали банки с американской тушонкой, ловко орудуя финками.

Анохина они усадили к окну, в уголок поставили его палку-костылик. Пунькин подхватился, чтобы сбегать к буфетчице. Анохин жестом остановил его.

– На чужие не пью, – солидно объяснил он и расстегнул шинель, чтобы достать деньги.

Двое военных, сидевших за соседним столиком – старший лейтенант и лейтенант, – увидели открывшуюся за отворотом потертой шинели грудь Анохина. Два ордена. И, главное, сияющую над орденами небольшую, но столь значимую для каждого звезду Героя Советского Союза.

Анохин выложил на стол деньги. Сколько ухватил в боковом кармане, столько и выложил. Может быть, все.

На деньги никто из соседей не обращал внимания. Смотрели на Звезду. Почти одновременно двое офицеров поднялись со своего столика, с тарелками и бутылками в руках перебазировались к Шевченко, Пунькину и Анохину.

– Разрешите в компанию, товарищ капитан! – обратились они к старшему по званию Шевченко.

– Падайте! – разрешил Шевченко. – Стол круглый, званий нет.

Гости присели. Лейтенант тут же принял бразды правления за столом на себя. Из картонной коробки вывалил на стол помидоры, огурцы, хлеб, вареную картошку, вареные яйца, куски сала. Все вперемешку. Выбил, столбиком, тушенку из банки. Из бутылки с этикеткой «ситро» разлил по стаканам.

– Самогон. Но хороший. Проверили, – предупредил новый знакомый старший лейтенант и затем спросил: – Из госпиталя?

– Угадал, – ответил Шевченко.

– Вчистую?

– Не угадал… На фронт.

– Пехота-матушка?

– Она самая.

– Какой фронт?

– У кого какой. У меня Карельский.

– Так тебе в Мурманск?.. Спешить надо. По радио передавали: бои идут за Петсамо. К шапочному разбору успеете… А товарищ младший лейтенант с какого?

– Первый Белорусский.

– Ваши тоже уже за границу вышли. Скоро в Германии будут… А мы с Третьего Прибалтийского. Там туго. Но Ригу вот-вот освободим. Мы за пополнением прибыли… Ну что? За встречу? Глядишь, в конце войны еще повидаемся! Ну, когда все войска на одном пятачке сойдутся, в Берлине.

Выпили, захрустели огурцами.

– А вы, товарищ младший лейтенант, в санаторий? Долечиваться? – спросил лейтенант, указав глазами на палку.

– Зачем? – даже обиделся Анохин. – На фронте долечусь… Хочу до конца, до последнего дня войны. Хочу на самого последнего мертвого гитлеровца посмотреть, – жестко добавил Анохин. – У меня к ним личный счет!

– Ну, за последнего мертвого фашиста! – поднял стакан гость, старший лейтенант.

– Во, хороший тост! – сказал Шевченко.

И они снова выпили. Анохину стало хорошо в компании. Казалось, будто вернулся к себе в часть и его с радостью принимали его однополчане. И никто из его взвода не погиб, все были живы, и все радовались его возвращению. В голове гудело.

А лейтенант, сунув за пазуху бутылку с этикеткой «ситро», исчез в табачном дыму. Но вскоре вернулся и стал вновь наполнять стаканы.

– Так за что?.. Давайте за победу!