Обожгись!

– Да не пугайся! Я же недавно говорил: выставка поедет за границу. Сначала в Европу, потом в США и Канаду. И как прикажешь обходиться без главной модели?

Выставка! Я про неё совершенно забыла. А Пьер слишком хорошо меня знал:

– Только не говори, что передумала!

– Я не передумала. Я просто тебе ничего не обещала!

– Ну вот.

Он не казался расстроенным. В глазах таилась печаль, но она принадлежала расставанию. А вот эта улыбка на губах…

– Что ты задумал?

– Ничего. Ничего я не задумал. Больше того-- отпущу тебя без скандала и истерик. Но… – он повернулся к Славе, – если из-за тебя эта женщина проронит хоть одну слезинку – тебе не жить!

Он не шутил. Но и Бронислав – тоже. Его взгляд стал жестким.

– Я не позволю ей плакать.

– Отлично. Тогда… Ирма, мое великодушие много стоит! А благотворительностью я не занимаюсь!

Вот оно! Наигранно веселый тон, неестественное спокойствие… Сейчас я получу по-полной!

– В общем, с тебя еще одна фотосессия. Помнишь, я показывал тебе снимки с конкурса бодибилдеров?

Он тогда меня чуть с ума не свел, заставляя часами смотреть фотографии. Обсуждал, как падает свет, как удачно или неудачно выбран ракурс… Делился планами на будущее – хотел сделать серию снимков. Стоило вспомнить, как стало страшно.

Но Пьер не замечал. В его глазах горел огонь:

– Я когда увидел тебя на пилоне… Представляешь: графитовый фон, обнаженные тела… Рельеф мышц подчеркнут освещением. А вокруг – всплеск огненного шелка! И – блеск пилона…

Он был уже весь там, в мечтах и работе. Стало неловко, но пришлось вырвать его из мира грез:

– Какой рельеф? Какие тела?

– Ты. И твои стриптизеры. Это будет феерично! Цикл…

– Пьер! Ты же меня видел! Какая из меня обнаженная модель? Я и в купальнике-то…

– Ничего. Пока идет эта выставка, у тебя будет время привести себя в форму. Ирма! Ты мне это должна!

Да, я была ему должна. Сейчас Пьер горел работой, а значит, мог пережить расставание безболезненно. Настолько, насколько это возможно с суккубом.

– Хорошо. Когда ты вернешься, мы поговорим.

– Вернусь… Это будет скорее, чем ты думаешь. И знаешь, я буду надеяться, что твое сердце к тому времени вновь будет свободно и я смогу попытаться вновь завоевать тебя.

– Постараюсь этого не допустить! – прервал наше воркование Бронислав.

Он выглядел не очень. Видимо, сотрясение оказалось серьезнее, чем говорили врачи. Но взгляд оставался тверд.

Пока за Пьером не закрылась дверь.

Бледность усилилась, добавился зеленоватый оттенок. Я едва успела подхватить Славу и помочь добраться до дивана.

– Тошнит? Голова кружится?

Он даже ответить не мог только чуть кивал в ответ. Но когда я попыталась вызвать «Скорую», резко выздоровел:

– Мне уже лучше. Отлежусь только…

31

Это «отлежусь» затянулось надолго. Я запретила Славе выходить на работу и отдувалась сама. К концу второй недели едва держалась на ногах и известие, что следователи раскрыли дело, прошло мимо сознания.

– Он сам сознался. Как только арестовали – сразу начал рассказывать, – докладывал Слава, накрывая завтрак.

Он чувствовал себя неловко, живя на всем готовом и взялся за домашнюю работу. Ругать было бесполезно: утром меня ждал завтрак – запеченая рыба или курица с овощами, горячая ванна с пеной и кровать, застеленная свежим бельем. Он даже порывался крахмалить, но я взбунтовалась: спать на жестких простынях еще то удовольствие. Особенно одной.

Тело просило близости, но тащить в постель раненого я опасалась. Поэтому просто обнимала подушку и засыпала с надеждой, что сны не будут слишком жаркими.

При таком ритме я не успевала ничего! Работа – сон, работа-сон. И я едва не пропустила проводы Пьера. Спасибо Славе – он напомнил, и я успела в аэропорт.

Пьер, уже упаковавший и отправивший свой бесценный багаж, заметно нервничал:

– Надеюсь, все будет хорошо!

Он так и не привык к самолетам.

– Конечно! – я обняла его, как всегда перед полетом. И поцеловала. В щеку, как старого друга. – Ты благополучно приземлишься в своем любимом Париже и отправишь мне традиционное селфи на фоне Эйфелевой башни!

– Да в этом я не сомневаюсь. А вот как фотографии долетят…

– Пьер! Сколько ты провел дней за упаковкой? Уверена, твои ассистенты прокляли тебя раз по двести за каждый час. И летишь ты чартером. Ну что с твоими работами может случиться?

– Умеешь ты успокоить, – он улыбнулся. И тут же сменил тему: – Похоже, кавалеру твоему морду начистить надо. Чтобы светила поярче фонаря.

Поймав мой взгляд, уточнил:

– Плохо выглядишь. Он что, сел на шею и ножки свесил?

– Пьер, я похожа на ломовую лошадь? Думаешь, повезу?

Он рассмеялся:

– О нет! Если ты и лошадь, то кровная сиглави! Изящная, тонкая… Невероятная. Ох, как представлю, какая ты будешь на этом шесте, в свете софита…

– Будешь на пленку снимать? – увела я тему со скользкой дорожки.

– Нет, – оживился Пьер. Любимое дело заставило его забыть обо мне. – Пленка здесь не годиться. Только цифра. Яркая, живая, стремительная. Кстати, надо будет музыку подобрать. И хореографа найти…

– Зачем? – испугалась я объема предстоящей работы, но вопрос заглушил слащавый голос диктора. Команду Пьера приглашали на посадку.