Оборотень. Новая жизнь

– Я мог бы задать вам такой же вопрос, – ответил Макс.

– Я видел вас в окно. Вы не из СС. Это кабинет профессора Хауссмана, и вам здесь быть не положено. И что это за папку вы взяли из его стола?

– А вам какое до этого дело, черт побери?

Заключенный нахально ухмыльнулся:

– Двадцать пять сигарет и, думаю, пара банок тушенки. Или предложите больше?

Дверь снова открылась.

– Что здесь происходит?

Дальше Макс уже не думал. Он просто не успел сообразить, что говорить. Слова сами сорвались с его языка.

– Я поймал здесь этого мерзавца, – заявил он.

Глаза заключенного стали квадратными. Он, казалось, изо всех сил пытался что-то произнести, но ему это так и не удалось. Хауссман вытащил пистолет и тремя выстрелами уложил бедолагу на месте. От громких звуков у Макса едва не лопнули барабанные перепонки. Если бы всего несколько недель назад у него на глазах без долгих рассуждений казнили человека, он бы просто грохнулся в обморок. А что же теперь? Да ничего. Тело заключенного упало на ковер. Потекла кровь. Человек умер. Эта сцена не вызвала в душе у доктора Фоллера особого отклика, он лишь констатировал факт. Макса шокировало собственное спокойствие. Как и природа того, что осталось от его былого возмущения насилием.

– Он был капо, – заметил Макс.

Было странно, что этот заключенный вел себя так уверенно и даже осмеливался ему угрожать. Неужели он не понимал, что может получить отпор?

– Что-то у меня сегодня день не задался, – пожаловался Хауссман. – Ладно, Хаас из лагеря все равно должен мне еще одного заключенного. Хотите выпить? У меня тут есть немного виски – вероятно, за ним этот тип сюда и сунулся.

– Да, с удовольствием выпью. Замечательный напиток.

Хауссман открыл четвертый шкаф картотеки, вынув ключ из-под горшка с цветком.

– Некоторые шкафы снабжены дополнительной защитой. Вот от них ключей терять никак нельзя! – Он с заговорщическим видом потрогал пальцем кончик носа.

Хауссман взял бутылку и налил Максу виски в стакан. Макс положил папку с Черным Солнцем на стул рядом с собой лицевой стороной вниз. Ему отчаянно хотелось засунуть ее обратно в стол, но об этом не могло быть и речи. Если же он оставит ее здесь, на виду, то даже такой неряшливый человек, как профессор, заметит, что папка не на месте. Нужно ее украсть – другого выхода не было. Хауссман пнул труп носком сапога:

– Как думаете, на каком расстоянии я находился, когда стрелял?

– Три метра. – Из которых два с половиной Макс добавил из лести.

Хауссман кивнул и с довольным видом поджал нижнюю губу. С большим усилием он перевернул тело ногой. Выходные раны от пуль на спине заключенного были рваными, но на груди осталось только три аккуратных отверстия, чем-то напоминавших эмблему.

– Три выстрела. Неплохая кучность для такой дистанции. Хм. Я доволен. – Хауссман поднял свой стакан. – За непогрешимую точность «Люгера Р08». Знаете, не люблю я эти новые «Вальтеры»…

– Да, если сломается, уже не починить. – Макс чувствовал себя как-то отстраненно, как будто управлял своим телом со стороны: собственные конечности напоминали ему плохо сидящий костюм.

– Точно.

Макс залпом допил свой виски и взглянул на часы:

– Ого! Мне уже пора.

Он небрежно сунул папку под мышку.

– Как идут дела? – поинтересовался Хауссман.

– Прекрасно. Думаю, что в самом ближайшем будущем смогу предоставить вам первые результаты.

– Приятно слышать. У меня было предчувствие, что вы на это скажете? Предчувствие парапсихологического аспекта. Как вам моя шутка?

– О да, вы просто комик!

Хауссман улыбнулся, и Макс вышел из кабинета. А профессор принялся звонить по телефону уборщикам, чтобы те забрали труп.

12 Беглец

– Так профессор Харбард в Англии?

– Да, – сказал Балби, – и уже предложил нам свои услуги. Сегодня вечером он будет здесь.

– И вы не посчитали нужным сообщить мне об этом раньше? – возмутился Кроу.

– Не посчитал, поскольку до последнего не был уверен, что он согласится. А две головы, понятное дело, лучше, чем одна.

Взгляд Кроу затуманился и устремился вдаль. На него накатывало ощущение, какого он не испытывал уже целое столетие или даже больше. Ему было жарко, тревожно, а одежда казалась чем-то ненужным, навязанным ему. Должно быть, такой же зуд чувствует змея, собираясь сменить кожу, – как будто она трансформируется во что-то иное, оставляя прошлое позади. Ему нужно было сохранить человеческий облик. Кроу тянулся к этому, как жаждущий тянется к воде, однако понимал, что переломный момент близок и тогда все его стремления примут другое направление – появится новый голод и его начнет тянуть к звериному облику. Значительные области его сознания прекращали функционировать – точнее, не видели смысла в продолжении деятельности, – в то время как другие начинали просыпаться. Очень скоро они резким рывком вернутся к жизни, словно человек, который проспал, не услышав будильника.