Оборотень. Новая жизнь

Кроу почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Это был еще один человек в эсэсовской форме, с жестким, властным лицом, изуродованным длинным шрамом, тянувшимся от глаза до подбородка. А за его спиной к ним приближалась та самая высокая леди в плаще из синего шелка.

– Кто вы? – обратился Кроу к эсэсовцу.

– Ваше величество, – ответил тот, опускаясь на одно колено.

Кроу счел необходимым отвернуться, но при этом случайно взглянул на собственное отражение в воде. На плечах у него была голова волка. Кроу не желал смотреть туда, но очень хотел посмотреть еще на кое-что.

Эсэсовец все понял правильно: стоя на одном колене, он видел Кроу насквозь; его взгляд был направлен в нужную сторону, и он не ошибся, он был умен, этот осведомленный человек, даже подмигнул ему, старый лис. Он знал, с какой стороны на бутерброде масло, он знал… Мысли Кроу отчаянно путались, он чувствовал, как его сознание отрывается, теряет связь с картинкой перед глазами. Но там теперь был кто-то еще. Кто же это?

– Этот зверь уже на пути сюда, Кроуфорд, – сказал Харбард. – Он уже рядом с вами, и когда он вас отыщет, это станет катастрофой не только для вас, но и для всего мира.

Кроу ничего не мог на это ответить: штырь, торчавший у него во рту, не давал ему вымолвить ни слова.

И тут он услышал песню.

Сошлись совещаться великие боги –
Совет свой созвали святые властители.
Нарекли имена полнолунью и ночи,
Названия выбрали утру и вечеру,
И полдню, и среднему времени также.

– Это мы! – радостно вскричал фон Кнобельсдорф. – Ассамблея, собрание, совет – это мы!

Я знаю, как в свете война была первая –
У богов, из-за Гулльвейг, заколотой копьями.
Сожгли ее после в жилище у Гара,
Три раза сожгли ее, трижды рожденную.
Часто жгут ее вновь, но не гибнет она.

«Что-то все-таки не так с этой поэмой», – подумал Кроу. Он был уверен, что много раз слышал ее раньше, но тогда Гулльвейг радовала вовсе не хороших женщин. А каких же, в таком случае? Он никак не мог вспомнить, его мозг словно онемел от транса и колдовства.

– Где мне найти эту колдунью? – вскричал эсэсовец.

Он, похоже, совсем обезумел, и Кроу испытывал сильное желание убить его прямо на месте, просто чтобы утихомирить. А там ведь действительно была колдунья. Да, была, во время его первого перерождения. Сумасшедшая ведьма, живущая в подземелье, женщина, за которой галлюцинации и безумие тянутся шлейфом, как пенный след за кораблем в открытом море.

А песня между тем текла дальше:

Я знаю, что Одина око сокрыто
В источнике Мимира, мудростью славном.
Дал мне Ратей Отец ожерелья и кольца
За пророческий разум, за вещие речи.
Все девять миров созерцает мой взор.
Валькирий я видела светлое воинство,
Готовых помчаться к бойцам ополченным[41].

Кроу понял, что пела та самая дама в синем плаще. Ее голос чрезвычайно волновал профессора, он еще никогда такого не слышал; мелодия как будто резонировала с его телом, заставляя звенеть кости и плоть.

– Она предлагает нам безграничное могущество! – воскликнул фон Кнобельсдорф. – Безграничную власть! Откройте нам, кто вы, покажите свое лицо, леди-предсказательница! Где находится око Одина? Что вы видите? Расскажите же! Расскажите!

Леди между тем продолжала идти в их сторону; Кроу был уверен, что уже видел ее прежде. У нее за спиной возвышались холм и треугольный замок. Но еще выше всего этого стоял огромный черный волк – он был такой большой, что, казалось, мог бы проглотить луну. Вдруг волк запрокинул голову и издал гневный, леденящий кровь вой, от которого Кроу проняло ужасом до мозга костей.

– Вот оно, наше оружие! – снова крикнул фон Кнобельсдорф. – Волк Фенрис! Мы можем привести его сюда и обуздать его силу. Все как я и думал: древние боги с нами. Что нам делать, леди? Откройтесь нам.

Леди подошла совсем близко к ним. Откинув капюшон, она остановилась перед фон Кнобельсдорфом, сияя ошеломительной красотой.

– Фрау Фоллер! – ахнул он.

– Вы получите волка только тогда, когда я получу свое золото! – заявила дама.

Кроу попробовал повернуть голову, чтобы ее рассмотреть, но шея его не слушалась. Почему он не может повернуться? Ах, все-таки может, хотя и с трудом. Когда Кроу наконец увидел даму, она была такой же, как в тот день, последний день перед битвой. Да. Потом была большая битва.

– Привет, Вали, – сказала она.

– Адисла, – выдохнул Кроу.