Конечно, репортеру, находящемуся у телевизора, необходим такт: с самого начала надо дать зарок не равнять себя с теми, кто смотрит матч на стадионе, и уж тем более не воображать себя искусником, которому нипочем расстояние в тысячи километров. Оно сказывается: нет общения с коллегами в пресс-центре, которое всегда наводит на мысли, не можешь выслушать тренеров, взглянуть вблизи на футболистов, почувствовать их состояние, неощутима погода, реакция зрителей. Картинка есть картинка, она сжата в рамке пространства и времени: полтора часа игры и ни минутой больше.
Значит, и брать на себя надо то, что можешь взять. И обязательно с первых же слов признаться читателю, что ты не там, а здесь, а то иногда фальшивят, умалчивают, пишут так, что можно подумать, что автор на чемпионате.
Я не то что допускаю, а совершенно уверен, что, будучи «московским спецкором» испанского чемпионата для «Огонька» и «Юности» и мексиканского — для «Известий», далеко не все сумел так рассказать, как если бы был спецкором испанским и мексиканским. Но, видимо, отчасти выручала память о чемпионатах, на которых бывал ранее, имел с чем сравнить, чем дополнить «картинку».
Скажем, проявившееся еще на чемпионате 1978 года увеличение числа сильных, разных команд, способных оспаривать призовые места, что стало ведущей тенденцией мирового футбола, было отличительной чертой и двух следующих чемпионатов. Для такого вывода достаточно телевизора.
Не оставило телевидение в секрете и причины того, почему советская сборная и в Испании, и в Мексике раньше срока выбывала из борьбы. Старая, бесконечно повторяющаяся история: никак не научатся у нас привести в соответствие игровой класс футболистов со всем тем, от чего зависит его проявление. Если раньше, как уже говорилось, наша команда отставала в тактике, запаздывала с модернизацией, то в 1982 году в Испании ее подвел тренерский разнобой, несовместимость К. Бескова и В. Лобановского. В 1986 году в Мексике скоропалительная подмена за 19 дней до начала сборной, которую возглавлял Э. Малофеев, киевским «Динамо», только что выигравшим Кубок кубков. Экспромт удался наполовину: позволил команде, приехавшей в Мексику с корабля на бал, произвести первыми матчами впечатление, но затем растерявшей и задор, и стройность, что, справедливости ради, полагалось объяснить отсутствием необходимой подготовки.
В который уже раз что-нибудь да не слава богу! Впрочем, для того чтобы знать о нашей неорганизованности, не требуется ехать за тридевять земель: она нам известна, и возле телевизоров.
Сомневаться в игровом умении наших мастеров давно уже не приходится. Но с удивительным постоянством они попадают в экстремальные ситуации «наибольшего неблагоприятствия». Вернее, не попадают, а привозят их с собой из дома.
Каждый чемпионат мира нов и по-своему прекрасен. Дистанция в четыре года между ними не кажется чрезмерной: этого срока как раз хватает, чтобы улеглось взбаламученное футбольное море, чтобы собраться с умом и силами перед очередным дальним плаванием.
Мне, репортеру, работавшему уже на семи чемпионатах (а это более тридцати лет), ничего не остается как закончить вопросом: придет ли время, когда наша сборная явится на чемпионат во всеоружии своей игры, свободной от вериг недоразумений, неподготовленности, неорганизованности? Вывод, может быть, и печален, но все ее провалы и полууспехи на чемпионатах мира в большей мере предопределяются дома, чем на полях игры.
Но что бы то ни было, чемпионаты мира, эти горные цепи, всегда будут властно тянуть к себе, владеть сердцами, сведя с ними знакомство, уже не мыслишь без них большого футбола.
НОЧЬ В ПОЕЗДЕ
Ни в какой другой город я столько не ездил, как в Киев.
Ни по какому другому городу столько не кружил. Наши командировки весенние, летние: тянули к себе днепровское плавное кудрявое взгорье, длинные набережные с неподвижными, как их поплавки, удильщиками, стадиончик «Динамо», где и без футбола приятно посиживать на дальней скамье в тени старых деревьев. Киевские площади, театры, музеи, редакции, церкви, памятники, скверы, рынки, вареничные, гостиницы, маршруты метро и троллейбусов я не то что припоминаю, я их знаю, как свои московские, знаю так, словно среди них живу.
Июньский солнечный день, открывали памятник расстрелянным оккупантами четырем динамовцам. Строем стояли мальчишки из футбольной школы, старавшиеся быть серьезными, женщина — секретарь горкома разрезала красную ленту. Неподалеку, в бассейне, прыгали в воду, гулко вскрикивали, и тишина вокруг памятника казалась хрупкой, стеклянной. И пока эта тишина была цела, в глазах стояли двое из четверки, те, кого видел: вратарь Николай Трусевич и хавбек Иван Кузьменко — сильные, молодые, на зелени предвоенного московского стадиона «Динамо».