Это стало бедой не только в редакционной работе, а и бедой футбола. К счастью, журналистов того же, нового, поколения это не коснулось — они поднялись, выросли на старых традициях. Мне, редактору, было легко доверить им присмотр за благополучием футбола. Мы отклонились от преимущественного, подчеркнутого доверия, которое оказывал авторам из футбольной среды редактор М. Мержанов. Это был в тот момент не вынужденный, а необходимый шаг. Валерий Винокуров, Геннадий Радчук, Виктор Асаулов, правдист Лев Лебедев, Юлий Сегеневич, Олег Кучеренко, Алексей Леонтьев из «Советского спорта» — на их плечи легло публицистическим пером отстаивать как игровые, так и моральные ценности футбола. Явилась пора, когда не тактические варианты требовали к себе внимания, а порядочность, здравый смысл, смелость.
Подкравшиеся опасности футбольные власти не торопились признавать: им привычно было делать вид, что все идет как надо. Не настаиваю, что журналисты как-то особенно проницательны, истинное положение вещей знали и другие. Но другим достаточно поговорить, пошушукаться, покачать головами, а у нас — журнал, и как перед читателями кривить душой, играть в молчанку? И мы, как могли, задавали вопросы, выражали сомнения, наседали на частности в надежде, что до обобщений читатель доберется сам.
В изданиях неспортивных футбольную проблематику публиковали охотно: она как бы шла в суммарный зачет той критики, к которой словесно призывали, а пользовались с оглядкой. В редакции одного массового журнала, где я регулярно сотрудничал, после опубликования очередного обозрения редактор на планерке заявил своим сотрудникам: «Видите, о футболе острое выступление, так почему же на другие темы у вас не получается?» Планерка молчала, шокированная риторическим вопросом.
Не ведали ни редактор того журнала, ни сотрудники, что автор «острого обозрения» вскоре будет вызван на заседание коллегии Спорткомитета с отчетом о работе. Отчет как отчет, замечания как замечания, но я все ждал, когда же вынырнет потаенная причина. И вот встает ответственный работник, «отвечавший» за футбол, раскрывает толстую тетрадь и начинает из нее зачитывать отрывки из моих обозрений, публиковавшихся в том самом массовом журнале на протяжении нескольких лет. В общем, что-то вроде реферата, который должен был разоблачить зарвавшегося журналиста, несогласного, видите ли, с тем, как руководят футболом. Сопровождалось это зачитывание разведением рук в стороны: дальше ехать некуда. Как мне показалось, некоторые из присутствовавших ощущали неловкость: такое досье ведь характеризует и собирателя.
В итоге я как редактор был строго предупрежден за разного рода упущения в работе редакции «Футбола — Хоккея», которые, разумеется, нашлись, но не составляло секрета, что на самом деле предупредили журналиста за «крамольные» статьи.
И после того мне не раз приходилось держать ответ перед разными инстанциями за публикации, как свои, так и моих сотрудников. Порой я удивлялся, почему меня не отстраняют от должности редактора. Возможно, останавливало то, что я нисколько не дорожил должностью и, едва разговор переходил на высокие, вибрирующие тона, заявлял, что готов уйти хоть сию минуту. Это разочаровывало нападавших, и они терялись. Однажды я сказал, что могу писать и не о футболе, а хоть о выращивании гладиолусов. «Какие гладиолусы?» — прозвучал вопрос. На том разговор оборвался, я был отпущен.
Самое горькое было в том, что люди, следившие за порядком в печатных органах, отлично знали нашу правоту. Горько было и то, что мы, журналисты, позволяли себе куда меньше того, что обязаны были бы позволить.
А ведь все складывалось так наглядно, такой уж он, футбол, — уши торчат, ничего не спрячешь, все удостоверяет хроника, самая простенькая, набранная мельчайшим шрифтом и втиснутая в невидном уголке газеты, которую при всем нежелании все же нельзя не поместить.
Не объяснишь же простым совпадением, что в годы печально известные подложными исходами матчей и подкупами судей сборная пропустила два чемпионата мира и три чемпионата Европы, лет на десять скрывшись в провинциальной глухомани.
Раздосадованные, напуганные навалившимися провалами, ответственные лица настаивали на критической программе, согласно которой журналистам полагалось вытаскивать за ушко да на солнышко форвардов, смазавших с пяти метров, тренеров, не умевших заставить команды побеждать, чиновников, которым полагалось управлять футболом в городах и областях, чего делать они были не в силах, а значит, безвинных. А мы все надеялись, что нам велят: «Разберитесь должным образом наконец, что с футболом! Копните поглубже!» Но это было бы в то время самоубийственным повелением.