Обмануть судьбу

Семен и Григорий сошлись в яростной схватке без всяких предисловий. Семка сразу же ударил кузнеца кулаком в солнечное сплетение со всей злостью. Многих мужиков такой удар сбил бы с ног, но Григорий устоял, покрутил только звеневшей головой и, уйдя от пары ударов, обрушил свой огромный кулак «под микитки», под ребра противника. Семен оскалился, обнажив чуть желтоватые зубы, сдержал стон и вновь, еще не придя в себя от удара, кинулся на кузнеца как на врага, как на разбойника, как на человека, надругавшегося над святым.

Катерина, жена Семена, чуть побледнела и прикрыла лицо крупными обветренными руками. Аксинья протиснулась поближе к помосту, распихала в стороны азартно орущих мужиков. Они разделились: те, кому не нравился серьезный, неразговорчивый кузнец, поддерживали Семена, те же, кто столкнулся с безотказностью и мастерством Григория, подбадривали кузнеца озорными криками:

– Гришка, задай ему перца!

– А кузнец-то наш драчливый, злой в бою, – ухмылялся Яков, наблюдая, как Семка отступает на край помоста от резких ударов Григория.

Долго мутузили друг друга соперники, Аксинье напомнили они петухов, которые сходятся порой в бою, налетают друг на друга в исступлении. По правилам кулачного боя били только кулаками: костяшками, основанием кулака или головками пальцев. До пояса можно было наносить удар куда угодно, но особо удачными считались удары «в душу»[59] или «под микитки». Правила были строгими, дрались всегда до первой крови, но с носа Григория капала кровь, а Яков все не останавливал бой.

– Яков! Да где ж такое видано? Убьют же друг друга, – теребила Аксинья рукав бондаря, а он отмахивался от нее, как от надоедливой мошки. Голос взволнованной молодухи тонул в реве толпы.

– Молчи, баба! Что б ты понимала!

Еловчане почуяли, что идет между Григорием и Семеном непростая схватка, что доказывают они что-то друг другу. В таком случае исход боя мог стать смертельным, а значит, для зрителей двойной кураж. Уже заорали мужики, предлагая ставки: кто копейку ставил на Григория, кто – на Семена, бой все продолжался. Оба уже запыхались, пот заливал глаза, разбитые в кровь костяшки саднили, но сдаваться ни один из бойцов не собирался.

– Ты чего, Семен, добиваешься? – спросил Григорий, в очередной раз увернувшись от мощного удара.

– Рожу твою поганую разбить хочу, чтоб не ухмылялся.

– Тебе руки наглые повыдергать… Лезут к тому, что принадлежит другому хозяину.

Аксинья не знала, понимают ли односельчане, о чем ведут речь мужики. Для нее и самой стало новостью, что Гриша узнал про Семкины поползновения. На секунду она зажмурила глаза, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, и не увидела, как Григорий ударил противника «в душу», и Семен не устоял, упал на помост. Кузнец уже занес руку, чтобы нанести новый удар пытавшемуся встать сопернику, как подлетел Яков:

– Оба правила нарушаете, охломоны. Нельзя лежачего-то!

Мужики заорали:

– Гришка победил! Ты чего, Яшка, цепляешься?! – довольные победители пересчитывали копейки. Игнат и Фимка лучились улыбками – не зря поставили деньги на кузнеца.

Еле поднимая руки, Григорий нацепил кафтан, поданный Аксиньей, и довольно улыбнулся. Дома жена вытирала кровь с лица, мазала расползавшиеся пиявки-синяки, выговаривала Грише:

– Зачем это представление нужно было? А если бы он тебя в грудь ударил, по голове? А если б покалечил?..

– Если бы да кабы… Все хорошо, Оксюша. Надо было его проучить, совсем обнаглел. У самого жена каждый год на сносях, а на мою засматривается.

– Так ты знаешь?

– Догадывался. Почему не говорила мне? Давно бы с ним разобрался.

– Не хотела я огласки, ссор и драк боялась…

– Посмотри-ка на меня! – Григорий пристально посмотрел в глаза Аксинье. – В следующий раз появится какой охальник, сразу говори мне. Не то плетью проучу тебя. Нечего меня позорить!

Аксинья кивнула в ответ. Прав муж.

Вечером прибежала зареванная Катерина: Семка лежал как мертвый, в себя не приходил. Аксинья вопросительно посмотрела на возившегося в углу с упряжью мужа.

– Гриша, я схожу.

– Да иди уж.

– Вы не переживайте, – успокоила она всполошенных родителей и жену Семена. – Такое бывает после сильного удара. Вот вам мазь, травы.

Забрав кулек, сладко пахнущий медом, – чем еще бортнику платить, – она погладила ободряюще плечо Кати:

– К утру очнуться должен.

– Спасибо тебе, Аксинья. – Катерина пошла ее провожать и остановилась в сенях.

– За что благодарить. Мой муж его и отмутузил.

– Семен сам напрашивался. – Катины глаза наполнились слезами. «Не такая она и невзрачная, – подумалось Аксинье. – Глаза вон какие здоровые, как блюдца. И переживает за мужа! Зла не таит».

– Всегда он был забиякой…

– Ведомо мне… Рассказали мне, что за тобой бегал…

– Давно все это было. Детские дела… Ты что ж, не реви.

Заплакал жалобно ребенок, и сразу раздался резкий окрик Маланьи:

– Куда ты, чумная, пропала?! Сын орет, а она прохлаждается, беседы разводит!

Катерина еще раз пробормотала:

– Спасибо тебе! – И побежала к колыбели.