Обмануть судьбу

«И правда, с лица мало поменялась. Будто девка, – думал отец, бросая взгляды на замужнюю дочь. – Только еще краше стала. А повадка другая. Взрослая теперь, хозяйка».

Оправившись после всех своих огорчений, махнув рукой на свою бездетность, научившись заново радоваться миру, Аксинья вновь стала свежей и юной, исчезли тени под глазами, фигура налилась упругостью, голос стал глубже и нежнее. Любовь мужа, которую она чувствовала каждый день, наполняла ее уверенностью и озорством. Повойник[56] замужней бабы, вышитый жемчугом, шел ее румяному лицу с то и дело пробегавшей тенью улыбки, когда смотрела она на отца, поседевшего, но уверенно державшего поводья.

На базаре, прицениваясь к большому кованому сундуку, Аксинья случайно услышала разговор двух баб – одна ровесница ей, вторая постарше.

– Слыхала, Нинка-то родила, второго уже. Не зря я говорила ей про святую. Да благословит ее Бог.

– Чудо чудное! Как баба мучилась! Муженек-то ее, болтали, уже новую женушку присматривал, безбожник…

– Закон разрешает… Не приведи Бог!

– Истинно благостная отшельница. И слепые к ней, и калеки, и детишек матери несут! Всех благословляет, всем надежду дает. – Аксинья почти не слышала разговор удалявшихся от нее баб. Решилась она, помчалась вслед, расталкивая зевак.

Поклонившись старшей, Аксинья обратилась со всем уважением:

– Здравствуй, матушка, ты прости, что отвлекаю тебя. Скажи ты мне, пожалуйста, о ком речь свою ведете? Что за отшельница?

– Здравствуй, девица. Феодосией ее зовут, в скиту пустынном живет, людей исцеляет молитвами своими.

– И где найти ее?

– Ох, милая! – с подозрением ощупала маленькими глазками. – Для чего тебе?

– Дитя не могу родить, как Нина, о которой вы речи вели.

– И муж отказаться хочет от тебя? – с видимым любопытством уставились на нее обе женщины.

– Не в том дело. Я без дитя измучилась.

– Тогда запоминай, молодица. Живет Феодосия в сорока верстах от Соли Камской. Деревня Пустоболотово, а там идти в лес по тропке узкой, ключ чудотворный и обитель ее. Местные все знают.

– Слушай, – вступила в разговор молодая, – ты церковку малую, недавно выстроенную, на окраине города знаешь?

– Нет, ни разу не была.

– Вот туда сходи. У отца Александра спросишь, он тебе все расскажет.

* * *

Сарафан темного, неотбеленного льна, темный же платок, узелок в руке, босые ноги, уже покрытые пылью… С утра Аксинья и еще шестеро баб отправились в путь. Родители и особенно муж Аксинью отговаривали, стращали лихими людьми, грязью, неведомыми местами.

– Хоть до Пустоболотова на телеге довезем, – в один голос предлагали они.

– Пешком надо, – Аксинья не поддавалась уговорам, твердо решив использовать последнюю возможность.

Ясное голубое небо без единого облачка обещало жару. Лето перевалило за середину, но дни стояли пригожие, пахнущие спелой малиной и смородиной. Дорога вилась от Соли Камской затейливой змейкой, то взбираясь в горку, то падая вниз и облепляя ноги влажной глиной в распадке. Идти приходилось медленно – не все страждущие были столь молодыми и быстрыми, как Аксинья.

Старшая из женщин, Клавдия, угрюмая старуха с крупными кулаками, страдала неведомой хворью, скручивавшей все внутренности. Быстро идти она не могла, порой садилась и постанывала в тенечке, но никому не жаловалась и первой ни с кем не заговаривала.

У конопатой круглой Ольги дочка с рождения ничего не слышала, не говорила, а мычала и гукала. Белесая Ксения то тащила на руках, то спускала на землю парнишку лет трех – ноги его были непомерно коротки, слабы и уродливы. Мавра, баба исполинского роста, горбатая и неожиданно приятная лицом, шла с той же бедой, что и у Аксиньи – уже пять лет не могла понести.

«Даже не скидывала ни разу, некого было, – сокрушалась она громовым голосом, который подошёл бы богатырю. А Аксинья вздыхала про себя: «Невелико счастье, на себе испытано. Может, и похуже, чем вообще не рожать, – так близко счастье, и нет его, одна пустота в руках вместо орущего свертка».

Ирина, баба лет сорока, с широким невыразительным лицом, коренастой фигурой, шла к Феодосии в надежде исцелить свою бесполезную руку. «Уж лет пять как после приступа ничего делать ей не могу, висит как плеть. А у меня муж, дети, хозяйство. Научилась я левой рукой все делать, а муж все ж ворчит», – жаловалась она.

Аксинья сразу выделила взглядом девку чуть помладше, мелкую, с затравленным взглядом, серо-русыми девичьими косами и уродливым пятном на все лицо. Говорила она тихо, почти не слышно, громких голосов боялась и вздрагивала от любой малости. «Как мышка, ей-богу», – думала Аксинья и потихоньку подстраивала свой шаг под «мышку» с благостным именем София. Дорога кажется короче, когда есть с кем поговорить, о чем рассказать. Как это часто бывает, бабы быстро перезнакомились и завели беседу, порой прерывающуюся ненадолго, но вскоре вновь журчавшую, словно водный поток.

– Правда говорят про Феодосию, что всем она помогает? – завела разговор Ксения.

– Слыхали да, – бодро ответствовала Мавра. – Говорят, чудеса творит.

– Откуда ж у нее такой дар? – робко спросила Мышка.

– Божья милость.