Обмануть судьбу

Вспомнились почему-то снова гигантские игрушки, которые летом сажали во дворах во времена его детства, еще в прежней жизни, полной воздуха и света. После Катастрофы убрать их было некому, и они, наверное, до сих пор так и сидят под деревьями – промокшие, разодранные, с лезущей из них гнилой ватой или чем их там набивают. И Крот отчаянно затосковал по дому, хотя обычно запрещал себе такую ностальгию. Вспомнил, как играла на детской площадке малышня, потом уроки кончались, и приходили школьники. Поднимали дикий гвалт, оккупировали детскую площадку, висли на перекладинах, носились друг за другом с криками, и мамаши со спящими в колясках младенцами, кидая негодующие взгляды, оставляли территорию в полном распоряжении детворы постарше.

Да, здесь явно не хватает детей – оттого на станции и царит уныние. Пока ему попались на глаза несколько малышей, с десяток младенцев, а так средний возраст жителей начинался примерно от тридцати. «Да, жизнь тяжелая, это понятно, – подумал он. – Но все равно странно. Словно у них эпидемия какая-то приключилась. Из молодых я за все время видел, кажется, только Ларису, Ваську-постового и еще какого-то неприветливого парня с длинным унылым лицом. Кстати, с Ларисой не мешало бы еще поговорить».

Он обошел станцию раз, другой. Когда пошел на третий круг, девушка материализовалась откуда-то – словно мысли его прочла. А может, караулила нарочно.

– Привет, – сказала она, подойдя. – Вы все-таки были там, в парке? И как там?

– Ничего хорошего, – сказал Крот. – А ты что-нибудь узнала?

– Валентина, которая в парке когда-то работала, согласилась поговорить с кем-нибудь из вас, – сообщила Лариса.

– Я тебя еще хотел спросить – что это за тетка колыбельную все время поет?

– А, это Терехина, – сказала Лариса, сразу поняв, о ком речь. – Она немного того, – и девушка покрутила пальцем у виска, – не обращай внимания.

– Слушай, ты бы рассказала мне, как вы тут жили вообще все это время. А то я себя чувствую чудно – все на меня смотрят злобно, будто я какие-то ваши правила нарушаю.

– А, не парься, – махнула рукой Лариса. – Вы для них пока чужие, потом присмотрятся, привыкнут.

– Ты-то меня не боишься.

– А чего вас бояться? Такие же люди – две руки, две ноги, голова. У нас на станции я некоторых больше боюсь.

Крот хотел спросить, кого именно, но постеснялся, боясь лобовым вопросом спугнуть девушку. Захочет – сама расскажет. Кроме того, если честно, его это не слишком интересовало. У всех свои проблемы.

– У вас тут можно где-нибудь сесть и поговорить спокойно? – спросил он. – А то неудобно, люди оглядываются.

– Негде, – лучезарно улыбнулась Лариса. – Давай тут сядем, – она примостилась на расстеленный возле крайней на станции палатки старенький пенопластовый коврик. – Все-таки не на проходе.

Крот сел возле нее.

– Вы тут чем вообще живете? Про поэта-покровителя я уже знаю.

– Что тебе рассказать? – задумалась Лариса. – Нормально живем, как все.

– Я смотрю, питаетесь вы получше даже, чем на Текстильщиках. А обстановка попроще. Почему так?

– А, это я знаю. Правда, до меня все было, но мне рассказывали. Вскоре после Катастрофы, когда начали сталкеры наверх ходить, у них глаза сперва разбежались – столько там всего бесхозного осталось. И потащили все к нам, на станцию, без разбора – и ковры, и посуду, и другие всякие вещи. Даже те, которые вроде и ни к чему тут. И не особо обрабатывали их сначала. А когда кто-то умный додумался счетчиком Гейгера барахло проверить – счетчик заверещал. И тогда, говорят, комендант по совету Владника издал закон против роскоши – чтоб ничего лишнего на станцию не тащили. Говорят, женщины ему этого долго простить не могли, а мужики быстро согласились. А с едой пока перебиваемся, но комендант говорит – ресурсы тают. Только ты не рассказывай никому, что я тебе об этом проболталась, вообще-то мне нельзя говорить, что они там с Владником обсуждают на совещаниях. У нас есть подсобное хозяйство, но небольшое, а так все сверху приносят. Вокруг метро уже все обшарили, теперь приходится сталкерам все дальше ходить за едой.

– Как он вообще – комендант ваш?

– Да он вроде нормальный, но все делает с подсказки Владника. А того я боюсь – странно как-то он иногда на меня смотрит.

– А чего он кашляет-то? Болен?

– Простыл, видно, – сказала Лариса, отводя глаза и явно насторожившись. Крот сделал вывод – девушка явно не собирается выкладывать ему все откровенно. Он был уверен, что недуг коменданта куда серьезней, чем обычная простуда.

– Тебе сколько лет-то? – спросил он, чтобы перевести разговор на безопасную тему

– А сколько дашь? – снова заулыбалась Лариса.

– Шестнадцать, – наобум сказал Крот.

– Почти угадал. Восемнадцать скоро стукнет. Я родилась уже тут. Отца не помню.

Крот хмыкнул – до того это напоминало исповедь Искры.

– Мама умерла совсем недавно, – с грустью сказала Лариса, – за несколько месяцев, наверное, до вашего прихода. Болела сильно под конец. Взяла слово с коменданта, что он меня не оставит. Ну, он и заботится обо мне.

Ее лицо искривилось недовольной гримаской, она забавно сморщила нос.